Яннис Василис Яйлалы (Yannis Vasilis Yaylalı) воспитывался как гордый турок-националист. Исходя из своего фашистского прошлого, он вступил в армию в 1990-е годы, в то время когда Турция вела самую жестокую военную кампанию против курдского населения. Яннис стремился «идти на восток и бороться с курдами». Спустя всего несколько месяцев пребывания в армии, он был взят в плен партизанами РПК и провел два года в плену. Этот жизненный опыт совершенно преобразил Янниса. Сейчас он живет в Робоски в Северном Курдистане (в пределах юго-востоке Турции), и является активистом курдского движения. Он также принимает участие в движении отказников совести, которое оказывает поддержку людям, отказавшимся от принудительной службы в турецкой армии. В январе 2016 года он был приговорен к семи месяцам тюрьмы за то, что «внушал людям отвращение к военной службе». Мы встретились с Яннисом в Робоски в июле 2015 года, и взяли у него интервью.
— Можете ли вы рассказать нам, где вы выросли?
— Я родился в 1974 году, и мое имя при рождении было Ибрагим Яйлалы. Я вырос в регионе Черного моря Турции в Бафре, в провинции Самсун. Бафра была разделена на две части. Запад был фашистским, а восток – социалистическим. Я родился среди фашистов. Взрослые вступали в драки с полицией и становились героями для нас. Повсюду вокруг меня была Партия националистического действия (MHP). В те времена, на телевидении постоянно показывали западные фильмы. В этих фильмах коренные американцы показывались плохими, а ковбои хорошими. Когда мы играли в детские игры на улице, злодеями всегда были социалисты или коренные американцы. Никто не хотел быть ими в игре. Только слабые играли их. Сейчас понимаю, что я следовал за неправильными героями в те дни. Я вырос с плохими мыслями.
— Каково было ваше школьное обучение?
— В школе у нас были уроки военного дела. Мои друзья-фашисты любили военные уроки, но дети-социалисты не хотели в этом время находиться в классе. Офицеры обучали нас владеть оружием, и мы учились маршировать как солдаты. В школе каждый день мы были должны повторять: «Я турок. Я горжусь быть турком». Мы пели национальный гимн по понедельникам и пятницам. Нам говорили в школе, на радио и ТВ, писалось в школьных книгах, что армяне, курды, греки были плохими людьми.
Каждое лето в течение школьных каникул я ходил изучать Коран. Я хотел больше узнать о своем греческом происхождении, но я изучал все, что касалось турок, и мне говорили : «Ты турок».
— В Турции, каждый мужчина должен пройти обязательную военную службу. Можете ли вы рассказать о вашей службе в армии?
— Я начал свою службу в 1994 году в Испарте в школе для горного спецназа. После учебы я должен был отправиться на Кипр, но я сказал: «Мы прошли весь этот путь для того, чтобы убежать на Кипр? Я хочу отправиться на восток – сражаться с курдами, воевать с террористами и защищать нашу страну». Так я отправился в Мардин. Партизаны РПК атаковали наш автобус на дороге, но мы не пострадали. Они просто хотели нас напугать.
В 90-е годы правительство, состоящее из политиков-расистов, играло в самую грязную игру. JITEM[1] была законной организацией, но она занималась незаконными вещами, убивая и похищая людей, особенно в Курдистане. Даже сегодня люди пугаются, когда слышат от кого-то слово «JITEM».
В армии я был стрелком-пулеметчиком. У меня был пулемет MG3. Я даже был награжден за стрельбу. Мне повезло, в том смысле, что в конце концов у меня не было возможности убить человека. Я тренировался в течение двух месяцев, а потом отправился в горы Габар в провинции Ширнак, Курдистан.
— Что вы там делали?
— Мы оказывали давление на курдских крестьян, чтобы те не помогали партизанам из РПК. Мы не позволяли им собирать урожай с их полей. Мы ограничивали их еду, потому что они могли отдать излишек еды партизанам. Мы также хотели, чтобы крестьяне голодали. Даже несмотря на то, что мы были в ближайших деревнях, мы продолжали обвинять местных жителей в помощи партизанам. Мы пытали и избивали людей. Даже когда там не было партизан, мы продолжали давить на крестьян, чтобы они стали сельскими стражами.
— Можете ли вы рассказать нам о роли сельских стражей?
— В разных местах сельские стражи действовали по-разному. В некоторых районах они делали мало, в других – они сражались бок о бок с армией против партизан РПК. Было два типа сельских стражей: первые были силой вынуждены заниматься этим, вторые – добровольцы. Некоторые сельские стражи пользовались своей властью и оружием для убийства людей. Многие сельские стражи занимали и забирали народную землю, как это было в Джизре. Всем сельским стражам было дано оружие.
Сельские стражи не имели медицинской страховки или пенсии. В деревнях подобных той, в которой я сейчас живу, сельские стражи не используют свое оружие кроме как на праздник. Когда я вижу здесь сельских стражей, которые были вынуждены силой занять эту роль, я могу понять их.
— Были ли вы вовлечены в сжигание деревень? [Тысячи курдских деревень были сожжены или стерты с карты военными в 1990-е годы]
— Да. Население двух деревень бежало, и эти деревни были сожжены военными. Но жители одной деревни сказали : «что бы вы ни делали, мы не уйдем». Мы избивали этих людей, пока они не были вынуждены покинуть свои дома. Еще один военный отряд прибыл после нас и сжег деревню.
За пару дней, прежде чем мы принудили население одной деревни уйти, мы отправились туда за едой. Старый курдский крестьянин дал нам мед, миндаль и шерстяные носки, и он не хотел брать деньги за них. Мы заставили его взять деньги.
Когда мы отправились жечь деревню, я искал этого человека. Я беспокоился за него. Я не мог его найти. Когда обстановка стала тише, я пошел искать в его дом, но не смог найти его. Я был потрясен. Старший офицер подошел и похлопал меня, отправив меня к моему отряду. Нам не разрешалось общение с жителями, потому что они были хорошими людьми, а правительство и военные не хотели, чтобы мы узнали это.
Я слышал много историй о замученных мирных жителей, о расчленении их тел, но сам не видел этого.
Военные делали расистские замечания в отношении курдского народа и партизан, тем самым промывая нам мозги. Они не разделяли партизан и гражданских лиц. Они говорили, что гражданские были такими же, как партизаны. Им необходимо было промыть мозги нам, чтобы мы не задавали каких-либо вопросов.
— Как поступали военные с пойманными партизанами?
— На моих глазах военные сбросили с вертолета партизана, и он погиб. Они отрезали уши партизанам. Я видел парня из MHP с ожерельем, сделанным из партизанских ушей. Я вырос расистом, но я задумался : «Что мы делаем ?».
— Когда вы были в армии, вы были захвачены партизанами. Можете ли вы объяснить, как это произошло?
— В сентябре, через пять или шесть месяцев после того, как я начал службу в армии, я был взят в плен партизанами РПК, здесь рядом, примерно 30-40 км. До этого, тридцать или сорок наших солдат были убиты партизанами во время военной операции против РПК. Мы были посланы на помощь. Мы пошли на трехдневную операцию к горе под названием Кале Мехмет, для того чтобы выбить партизан оттуда. 500 солдат искали их в течение двух дней. Сельские стражи сообщили нам, что там были партизаны на одном участке, но в действительности мы не верили им. Была отправлена небольшая группа – двадцать пять или двадцать шесть человек. Мы поднялись на вершину холма, чтобы подготовиться к небольшому бою, используя мешки с песком. Было темно, и шел дождь.
Около 6 или 7 вечера мы услышали, что над нами свистят пули. Это стреляли партизаны, но не прямо в нас – они хотели просто прогнать нас. Партизаны не хотел убивать солдат, потому что из их похорон могли сделать большое событие в городе и прославить убитых. Это бы разожгло национализм.
Я получил пулю чуть выше колена. Я побежал и упал в темноте вместе с моим рюкзаком. Я упал в обморок на берегу реки и лежал там в течение нескольких часов. Я не мог встать, а другая моя нога была травмирована.
Рано утром я пересек реку и пополз, чтобы попытаться достичь сгоревшего села. Я терял кровь и нуждался в пище. Я использовал футболку, чтобы перевязать ногу. Я ел маргарин, который был оставлен в сгоревшей деревне и думал, что умру, зная, что вокруг меня партизаны. Мне говорили, что они не берут пленных живыми : «Они снимут с вас кожу живьем! Не сдавайтесь в плен». Я держал наготове одну гранату для партизан и одну для себя. Я затаился в доме. И тут почувствовал, как кто-то потянулся к моей руке с гранатой, но это был котенок, который также искал еду.
Я покинул сожженную деревню и забрался в маленькую пещеру. На второй день, пока я спал в пещеру пришла партизанка. Она собирала дрова. Она встряхнула меня, пытаясь разбудить. Это был первый раз, когда я вживую увидел партизанку. Я часто видел мертвых партизанок. Я хотел бросить ручную гранату, но не смог дотянуться до нее. Она позвала других партизан, и они пришли в пещеру. Они сказали мне, чтобы я расслабился, и забрали у меня гранаты. Они сказали: «Мы курды, и мы из ARGK [ныне HPG — вооруженного крыла РПК]. Ты военнопленный». Я ждал смерти , и представлял как они убивают меня.
Они подняли меня и помогли идти. Они привели меня в небольшой лагерь. Партизаны готовили муку, разбавив ее водой на берегу реки. Они зажги огонь, но никто не мог их увидеть. Шериф Гоы (Şerif Goyi) пришел и сказал мне : «Ты военнопленный, и мы следуем Женевской конвенции». В 1994 году РПК стали руководствоваться Женевской конвенцией, а год спустя они подписали ее официально.
Шериф Гоы сказал : «Когда ситуация улучшится, мы поможем тебе покинуть страну, и, возможно, ты сможешь поехать в Европу». В Турции, солдата попавшего в плен РПК, считают слабаком и он не может получить какой-либо помощи от правительства.
Партизаны передали по радио : «Мы захватили Ибрагима», так чтоб турецкие солдаты могли это услышать. Это было сделано для того, чтобы военные знали, что я не сбежал.
Пару дней спустя на муле я был доставлен в лагерь. Там был мертвый партизан, завернутый в одеяло, его тело перевозилось на другом муле. Когда мы шли в партизанской лагерь, недалеко от границы — между Робоскии Улудере — мы обнаружили, что военные начали бомбежку. Партизаны были довольно спокойными, но я запаниковал. Мы пересекли границу на юге Курдистана [иракский Курдистан] и достигли партизанского лагеря.
Когда мы приехали, они посадили меня в пещеру размером с комнату. Я мог немного прогуливаться снаружи, но не далеко. Они хотели проверить, был ли я профессиональны солдатом или срочником. Пришел Мустафа Карасу и сказал мне : «Ты не профессиональный солдат». Он рассказал мне об РПК, почему они защищают себя, он объяснял, что турецкое государство колонизирует курдские земли и ассимилирует курдов.
Во время моей первой недели в лагере, Красный Крест пришел и проверил мою ногу. Они написали репортаж и я написал письмо своей семье. Письмо было доставлено моей семье несколько месяцев спустя, но они не верили, что оно было от меня. В письме я попросил их не беспокоиться за меня, но они думали, что это не в моем характере, т.к. я вырос в фашистском, агрессивном городе. Я позвонил моей семье несколько месяцев спустя, но они до сих пор не верили, что я был взят в плен. Нас отправили на войну, но никто не мог подумать, что мы можем попасть в плен. Они думали, что я все еще участвовал в операции в горах.
В армии, я постоянно был свидетелем насилия по отношению к людям. Я видел, как военные разрубали тело партизана на куски. Меня рвало, а они говорили: «Разве ты не турок? Разве ты не мужчина?». Все было основано на насилии.
Когда я был взят в плен, я сравнил различные модели поведения. Мы всегда говорили, что РПК были очень жестокими террористами. Теперь я увидел, что партизаны говорили вежливо и все слушали друг друга. Когда я впервые стал солдатом, военные были героями для меня. Но когда я прибыл на турецкую военную базу – ко мне относились как к животному. Я думал, что это касается лишь меня и офицеров. Но с другой стороны, когда я был в партизанском лагере, партизаны были вежливы; они слушали.
Когда я только начал службу в турецкой армии, старшие солдаты требовали от меня стирать их нижнее белье . Я всегда спорил с ними. Партизаны были их прямой противоположностью. Партизаны никогда не говорил мне прочитай то или сделай это. Они даже сказали, что я могу повесить турецкий флаг, если у меня есть такое желание. Я наблюдал за их социальной жизнью и сравнение между армией и партизанами помогли мне измениться. В течение 20 лет моей жизни я был окружен насилием.
После двух месяцев, мне сказали, что для меня будет психологически нехорошо оставаться в одиночестве. Они сказали мне, что я могу перейти в другой лагерь, где есть другой плененный солдат, который потерял свой глаз. Его звали Мустафа Езюлкер (Mustafa Özülker), и я присоединился к этой группе. Между мной и партизанами были политические дискуссии. В течение восьми месяцев я оставался во втором лагере. Я всегда говорил о кемализме и Ататюрке, и партизаны терпеливо слушали меня. Я хотел навязать им свои фашистские взгляды, и хотел, чтобы они изменили свое мнение. Я защищал Ататюрка и идеологию государства.
Как-то в лагере была зачитана статья в турецкой газете, автор обвинял меня в добровольном переходе к партизанам, словно я не был взят в плен. В газете говорилось, что я имел связь с РПК до своего пленения.
В декабре 1996 года, через два года и три месяцев плена, я был освобожден. Я заявил, что я не хочу возвращаться в Турцию. В те дни действовало соглашение о прекращении огня. Но высокий командир РПК сказал мне, что будет полезно если я пойду. Если выступит турецкий солдат, то это может увеличить осознание насилия государства в отношении курдского народа. Красный Крест написал репортаж обо мне .
— Что произошло, когда вы были освобождены?
— После того как меня освободили из плена я был арестован. Семь других солдат также были захвачены в плен, но большинство из них не меняли своих расистских взглядов, кроме Мустафы, который был захвачен со мной – он изменил свою точку зрения . Остальные солдаты сообщили обо мне, о том, как я положительно отзывался об РПК.
В течение трех с половиной месяцев меня пытали в военной тюрьме. Они использовали воду под давлением. Они посадили меня в большую бочку полную воды. Посадив меня в воду, они могли бить меня и на моей коже не оставалось следов. Военные тюрьмы хуже, чем другие тюрьмы в Турции. Охранники спали в той же комнате, что и я. От десяти до пятнадцати человек спали в одной комнате.
Мое дело было доставлено в Верховный суд три с половиной месяца спустя. Из-за доклада Красного Креста, они не могли делать со мной все что угодно. Они надеялись судить меня за участие в террористической организации. Однако, в докладе Красного Креста сказано, что я был взят в плен партизанами. Партизаны также подтвердили, что я был взят в плен. Мой случай был первым в своем роде в Турции, поэтому они не знали, что делать.
Суд решил, что я должен быть освобожден, но они держали меня три с половиной недели в комнате, прикрепленной к тюрьме военного комплекса.
Я был в турецкой армии в течение пяти или шести месяцев, и я провел около двух лет в плену у партизан, так что я должен был быть освобожден от военной службы. Но они заставили меня дослуживать восемнадцать месяцев в турецкой армии. Это было так, словно я опять был в тюрьме.
Я не хотел снова идти в армию. Они взяли меня в Мардин, где располагалась моя первая база. Я просил их не брать меня туда. Они отвели меня в подвал, в комнату пыток, и я увидел кровь на земле. Они подвесили меня за руки к трубам и так я провисел до утра. Позже они надели на меня наручники и отвезли на военную базу Сиирт. Затем они послали меня к солдатам, давшим показания против меня. Я отказался брать оружие. Высокий офицер пригрозил, что он может убить меня. Другие офицеры пришли и сказали мне начинать тренировки. Я сказал – нет.
— Куда вы отправились после того, как военные выпустили вас?
— После того, как я вернулся в свой родной город Бафра, полиция предупредила соседей и местных фашистов быть внимательными со мной, они сказали им следить за мной, т.к. я был членом террористической организацией. Полиция приходила в мой дом с многочисленными обысками. У меня были книги Оджалана и полиция забрала их. Я помню, мой отец доказал, что книги Оджалана не были запрещены и поэтому их вернули.
Мои родители рассказали мне, что когда я пропал, они спрашивали военных о моем местонахождении. Военные говорили, что у них не было никого с моим именем.Один родственник-офицер, сказал моему отцу – пойти и спросить в Главном штабе. Мой отец поехал в Главный штаб в Анкаре. Военные сказали: «Ты грек, а греки и армяне помогают РКП, так что не ищите своего сына». Это был первый раз, когда мой отец понял, что он был понтийский грек. Моего деда звали Константин».
— И вы изменили свое имя с Ибрагима на Янниса?
— Журналисты, приехавшие в партизанской лагерь, сказали мне, что я грек, потому что они были в курсе новостей и это было сообщено в прессе. Именно поэтому я изменил свое имя. В прошлом году я изменил свое имя в городе Урфа, когда мы были в путешествие на границе с Кобани. Я убил Ибрагима, когда я был в Урфе .
— Пребывание в плену действительно изменило вас ?
— Один из друзей в Бафре сказал мне : «Ты не мог так измениться ? Мы вместе били курдов. Как ты мог измениться?». Они не могут поверить в то, что я изменился. Они говорят, что РПК промыло мне мозги.
Всякий кто увидит реальную РПК и не изменит свое мнение, внутри такой человек – камень.
[1] JITEM – разведывательный отдел турецкой жандармерии, который несет ответственность за убийства и пропажу тысяч курдов на юго-востоке страны
Источник : https://corporatewatch.org
Перевод М. Лебского и Е.Назаровой