Уже многие годы власти продолжают запрещать и конфисковывать записи курдской музыки.
Репрессии пртив курдских музыкантов, последовавшие после военного переворота 12 сентября 1980 года и достигшие пика в 1990-е годы, не исчезли и в 2000-е. Множество курдских альбомов было запрещено из-за одного слова в песне или фотографии на обложке. «Запрещено было не только говорить на курдском, но и обращаться на “lo” и “le”», – вспоминает прежние времена Этем Гюнер, хозяин звукозаписывающей компании SES, в 1988 году ставший продюсером первого курдского альбома. Он много раз представал перед судом из-за своей профессиональной деятельности, и после четырёх-пяти лет разбирательств суд приговаривал его к штрафу или тюремному заключению.
В интервью информационному агентству «Фират» (ANF) Гюнер рассказал о судьбах современной курдской музыки.
Поговорим о начале Вашей продюсерской деятельности. Что Вы чувствовали на заре карьеры?
После переворота 1980 года я переписывал кассеты в Антепе. Это были денгбежи и разные пропагандистские альбомы. Как раз в то время Шиван Парвар и другие певцы были запрещены. Через некоторое время мне пришлось переехать в Стамбул, и там через четыре года, в 1986 году, я основал компанию звукозаписи SES. Помню, как в 1988 году все тайно слушали курдскую музыку, потому что за это наказывали и пытали. При обыске полиция изымала первым делом оружие, а затем – курдские альбомы. Многие уничтожили хранившиеся у них записи. Думаю, эти альбомы тогда считались видом вооружения! Большинство певцов уехало за границу, другие остались.
Первый запрет на «неизвестный язык»
Какой альбом запретили первым?
Это был альбом Башира Кая. В 1988 году привёз из Амеда в Стамбул местного артиста, так как известные певцы на курдском не пели. Мы сделали турецко-курдский альбом, где он пел на курдском известный стран «Xezal Xezal». Чтобы избежать проблем с прохождением через комиссию из семи человек в министерстве культуры, мы подали туда тексты всех песен на турецком, как будто бы курдских слов на альбоме нет. Но в первую же неделю альбом сняли с прилавков. На нашу компанию подали в суд за выпуск записей на «неизвестном языке». Процесс длился очень долго. Это был первый изданный альбом, свидетелем запрета которого стала история. После 1988 года я стал выпускать Шивана Парвара. Все выпускавшиеся тогда альбомы снимали с продаж, а на нас подавали в суд. Запрещали не только курдскую музыку, нельзя было продавать альбомы таких певцов, как Ахмет Кая, Зюлфю Ливанели, Сельда Багджан.
Цель – остановить распространение музыки
Тот первый альбом запретили только из-за использования «неизвестного языка», или называли и другие причины?
Первый альбом, который я выпустил в 1988 году, был отозван из продажи за то, что был «выпущен на неизвестном языке». В обвинительном заключении прокурор даже не упомянул о курдском языке, потому что само использование слова «курдский» в официальных документах можно было расценить как преступление. Доводы прокуратуры звучали абсурдно. Наш адвокат справедливо заметил, что «преступление не может быть неизвестным». Через семь лет мы добились оправдательного приговора. Собственно, нас оправдали по всем делам, потому что целью властей было остановить распространение музыки в народе. Суды часто шли по пять-шесть лет, и во время разбирательств распространение альбомов было полностью запрещено. К окончанию процесса записи часто теряли актуальность, и не имело смысла их переиздавать.
Чтобы показать, что в творчестве нет ничего «сепаратистского», мы сначала выпускали много любовных песен. Но после переворота 1980 года начались первые дискуссии об использовании курдского языка. Через год Рами Салтук выпустил альбом с курдской песней «Hoy Nare». Этот альбом тоже сняли с продаж. Мы были не одни, издавать курдскую музыку пытались разные компании.
Тяжелее всего было в 1990-е
Что скажете о 1990-х? Каково было тогда по сравнению с 1980-ми?
В 1990-е к курдской музыке применялись ещё более суровые меры. К семи экспертам министерства культуры добавились ещё два представителя, в том числе от министерства внутренних дел. Выпуск альбомов и фильмов был возможен только после подробного исследования в минкульте. Поэтому мы меняли слова, например, вместо слова «Курдистан» писали «Гюлистан». Иногда так удавалось пробить альбом через комиссию, но после его выпуска мы сталкивались с новыми проблемами. Губернаторы могли произвольно отзывать записи из продажи, невзирая на разрешения министерства. Примеру одного губернатора следовали остальные, и альбом оказывался запрещён по всей стране. Так что разрешение министерства культуры имело небольшое значение.
С самым серьёзным давлением мы столкнулись в 1993—1994 годы. Спрос на курдские альбомы был большой, и на рынок вышло множество исполнителей и лейблов. Все альбомы вскоре после выпуска изымали из продажи, в курдских провинциях в первую очередь. Потом появились суды государственной безопасности, и мы стали объектами их внимания. Процессы шли по несколько лет. Я получал сроки, но через какое-то время подпадал под амнистию. Кроме того, приговоры откладывались на три года в случае, если за это время я не совершал аналогичного преступления. Я был исполнительным директором компании. Пока я не мог заниматься делами фирмы, меня заменял брат.
Так мы держали на плаву наш лейбл до 2000-х годов.
Как бы Вы сравнили политический курс властей в 1990-е и в 2000-е? Какие перемены произошли?
Существенных перемен не было. Тяжелее всего пришлось в 1993—1994 годы. Но в то же время состояние курдской музыки, культуры, театра в 1990-е было лучше, чем после 2000-х. Большую роль здесь играет интернет, развитие цифровых технологий. С 1990 по 2000 год компания SES выпускала по 15—20 альбомов в год, к 2003 году – по 3—4, а потом я перестал выпускать альбомы. Причина этого в развитии технологий, но не только. В обществе есть деление, есть признаки расистского отношения. Курдскую музыку просто больше не продают. В западных провинциях вы вообще не найдёте курдских альбомов. В нескольких магазинах будет альбом Шивана Парвара – и всё. Альбомы не выставляют на прилавок и потому, что их больше не покупают даже в больших городах, вроде Стамбула и Измира. Альбомов нет в магазинах, спрос на них сокращается, потребители достают музыку неформальным образом, то есть пиратским.
Мы постоянно были в долгах
Должно быть, из-за запрета альбомов и длительных судов были большие финансовые трудности?
Финансовая ситуация действительно была критической. Государство делало это преднамеренно – заставляло нас терпеть убытки, налагая штрафы за «преступления». Так что многие годы мы работали с долгами. Компания переживала большие трудности, потому что для выпуска новых альбомов требовались деньги. Вообще-то, в нашем секторе затраты на производство восполняются после выхода альбома, но нам приходилось покрывать все издержки заранее. Те, кто с нами сотрудничал, не хотели брать на себя коммерческие риски, ведь нашу продукцию постоянно запрещали реализовывать. Всё, на что мы тратили деньги, снимали с прилавков.
Нам было трудно, тем более что мы издавали незаурядные произведения Шивана Парвара, Дживана Хаджо и Месопотамского культурного центра (MKM). Мы платили за эти альбомы деньгами, которые брали в долг у друзей. Всю продукцию конфисковывали, и компания становилась банкротом. Самые большие финансовые проблемы продолжались с 1988 по 1991 год, а потом я стал продавать записи известных турецких исполнителей в европейские страны и доходы с экспорта этих альбомов направлял на поддержку своего лейбла. Всё это я делал именно потому, что я курд. Я сам свидетель того, через что пришлось пройти курдам. Курд, обладающий честью и совестью, никогда не смирится с тем, что творили с нашим народом. А кто бы занялся всеми этими вещами, если не я? Я никогда не сожалел о том, что делал.
Помимо длительных судов, приходилось ли Вам сталкиваться с угрозами и шантажом?
Да, приходилось. В 1996 или 1997 году один сайт под названием «Чистые руки» написал, что звукозаписывающие фирмы SES и KOM, издательство «Гюн» и компания – продавец курдской музыки оказывали материальную поддержку «террористической организации». И я попал в список тех, кого надо убить. Кроме этого, некий TIT в 1994 году присылал нам письма с угрозами. Ещё одна история: компания SES купила долю в радио «Умут», а это была оппозиционная станция, транслировавшая передачи с курдами, алавитами, борцами за демократию. Но в 1999 году радио закрыли, и это стало для меня большим ударом. Станцию закрыл Верховный совет по телерадиовещанию (RTÜK) на том основании, что в её эфире было оглашено заявление Фронта национального освобождения Курдистана (ERNK). Через год нам удалось восстановить вещание, но потом, после поджога, станция уже не работала.
Что делает Вас таким целеустремлённым?
Не бывает проблем с мотивацией, когда чем-то рискуешь и при этом уверен в том, что делаешь нужное дело. Хотя я был ограничен проблемами с судами и с финансами, меня вдохновляла моя страна. Для этого государства само существование курдов – проблема. Здесь 21-летний солдат может ударить по лицу вашу 70-летнюю бабушку за то, что она спросила, как пройти куда-то. Я курд и алавит, и это делает меня «другим» в городе. Опыт, с которым сталкиваешься из-за своей идентичности, формирует внутреннее сопротивление. Будь вы курд, левый, алавит, рано или поздно вы победите в этой борьбе.
А что чувствовали исполнители, когда сталкивались с запретами и давлением?
Некоторые талантливые артисты стали петь на турецком, но те, кто испытывал трудности, чувствовал несправедливое отношение к себе, предпочитали записывать песни на курдском. Это был самый сложный выбор – попробуйте жить и выпускать альбомы на курдском в Турции! Те, кто жил за рубежом, могли зарабатывать деньги концертами, но здесь такой возможности не было. «Кызылырмак», Ферхат Тунч, Шиван Парвар сейчас могут давать концерты, но у продюсеров таких источников дохода нет.
Курдский – до сих пор «неизвестный язык»
Чем отличаются нынешние проблемы от тех, которые были 30 лет назад?
Я думаю, что ничего не изменилось. Хотя и прошло 30 лет, проблема «неизвестного языка» существует и сегодня. Все видят, что на курдскую прессу оказывают давление. А сколько, интересно знать, курдских фильмов получают поддержку от министерства культуры? Сколько каналов показывают курдских музыкантов? В Стамбуле, где живёт много курдов, более сотни радиостанций, но ни одна из них не крутит песни на курдском, а вот на испанском и итальянском – пожалуйста. Так что отношение к курдской культуре остаётся прежним. Создание телеканала TRT6 – это очень серьёзный политический шаг со стороны правительства. Когда канал только начал вещание, я был очень рад, потому что думал, что у курдов теперь есть возможность заявить о себе в рамках государства. Но потом я увидел, что содержание передач определяется желаниями и задачами самого государства. Сегодня же совет по телерадиовещанию не утвердит создание национального телеканала для курдов.
Никто не продаёт курдские альбомы
Работают ли сейчас наложенные запреты?
Теперь давление имеет другой характер. Конкретные запреты уже не нужны, потому что разрушена материальная база. Расизм достигает невероятных масштабов. Сегодня никто не продаёт курдские альбомы. Требование нашего профсоюза MÜYAP к провайдеру TTNET транслировать курдскую музыку в интернете поставило новый вопрос. По легальным каналам вообще невозможно найти многие из выпущенных в 1990-е альбомов. Ещё одна проблема – алфавит, ведь чтобы искать песни на курдском, нужно знать язык. Все песни, которые MÜYAP удалось найти, лежат в одном месте и теперь доступны на законных основаниях. Однако по-прежнему существует явная дискриминация по отношению к творчеству на курдском языке.
В тюрьму за бабушку с обложки
Расскажите какую-нибудь интересную историю из своей практики.
В 1990-е мы издали сборник курдских песен и записей ансамбля «Кызылырмак», который назывался «От Пир Султана до Насими». Мы везли диски за рубеж, но в Капыкуле, на границе, грузовик остановили. В нём нашли лишь календарь и диски. На обложке была фотография одной бабушки. Пограничники записали в рапорте, что она “очень похожа на мать главы террористической организации Абдуллы Оджалана”. Диски конфисковали, водителя три дня держали за решёткой. Помимо наших альбомов, в грузовике имелись другие товары, которые шли на экспорт, и их владельцы потом пытались нас засудить. Суд против нас по поводу обложки с бабушкой шёл пять лет и окончился решением о тюремном сроке, который был заменён на штраф.
Что должно делать министерство культуры?
Министерство культуры должно, прежде всего, убрать свои руки от творчества курдов, как и все остальные госучреждения. И оно должно давать справедливую поддержку курдскому кинематографу, театру и музыке, избегая дискриминации. Но главные препятствия распространению курдского языка чинит не минкульт, а совет по телерадиовещанию. Огромные проблемы создаёт пресса, которая пропагандирует расизм и дискриминацию. Те, кто раньше подходил к проблеме со страхом, сегодня подходят к ней идеологизированно. Все эти атаки и давление угрожают чести и культуре курдского народа, однако физически уничтожить его всё равно не удастся.
Гёкче Рожда Гёненчай – ANF, Стамбул