В октябре 1998 года Турция объявила Сирии ультиматум: если Дамаск не вышлет из страны национального лидера курдского народа Абдуллу Оджалана — война.
Сирийское руководство было вынуждено пойти на уступки: Абдулле Оджалану пришлось покинуть страну.
Уважаемые читатели! Предлагаем вашему вниманию посвященный этим событиям фрагмент готовящегося к печати пятого тома исследования Абдуллы Оджалана «Манифест демократического общества. Курдская проблема и решение модели демократической нации».
Исход из Сирии связан с операцией НАТО — «Гладио». Без учета раскола в турецкой армии и деятельности «Гладио» мы не сможем точно прокомментировать эту операцию.
В принципе, до нашего отъезда из Сирии между этими двумя прослойками вновь началась конкуренция. Противостояние между сторонниками и противниками диалога с нами также завершилось в пользу ответвления НАТО — «Гладио», то есть сторонников войны и убийств, поддерживаемых Израилем и США.
Незадолго до того, как мы покинули Сирию, разведка Израиля косвенными путями настойчиво подталкивала меня к отъезду из Сирии. Я не считал правильным выезд из этой страны и боялся, что наше положение в Сирии могло бы оказаться под большим ударом.
Я не считал это верным и в стратегическом, и в идеологическом смысле. Война, мол, будет идти своим естественным чередом, будет происходить то, что предначертано судьбой. Но я не верил в судьбу. Однако с другой стороны, нельзя было бы считать осмысленным выступлением против фатализма мгновенное игнорирование и резкое изменение курса почти тридцатилетней идеологической, политической и военной линии.
Следовало быть честным, и я не считал для себя главным спасение собственной жизни. После последнего предупреждения, сделанного Атиллой Атешем от имени НАТО — «Гладио», у нас мог бы появиться шанс активизировать военные действия, подняв их на новый уровень только в случае, если бы Сирия и Россия решительно встали за нашей спиной, оказав тем самым нам поддержку.
Но эта поддержка не была оказана, более того, у обеих стран не было даже сил, позволявших удержаться им самим, и не было намерений нам помочь. Что касается Сирии, это действительно было невозможно. Сирию могли оккупировать в течение одного дня, с севера — турецкая армия, а с юга — израильская. Если бы они не впали в панику, то смогли бы создать мне более удобные для базирования возможности. Но и этого не смогли предвидеть. Поведение России было еще более бесчестным: ради проекта «Голубой поток» и десяти миллиардов долларов кредита МВФ нас силой выгнали из Москвы.
До перехода к афинским и римским событиям было бы гораздо более поучительно и значительно пристальнее рассмотреть то, что происходило накануне и в процессе самого исхода.
Сейчас хорошо известно, что в тот период, то есть до моего ареста, Израиль и США совсем не желали мирного и политического урегулирования. Они настойчиво желали, чтобы продолжалась война, пусть и вялотекущая, а курдская проблема оставалась неурегулированной. Тель – Авив и Вашингтон отчаянно хотели этого, чтобы сохранить контроль над Ближним Востоком и Ираком, п полностью уничтожить их. Только таким путем они могли пацифицировать Турцию и реализовать свои планы.
В 1996 году власти заручились абсолютной поддержкой Израиля (соглашения между Турцией и Израилем о стратегическом сотрудничестве в военной сфере). Очередь дошла до решения внутренних вопросов, то есть осуществления необходимых перемен в государстве и чисток в армии.
С начала 1990-х годов шаг за шагом они будут претворять это в жизнь. Эти реалии выразились в высказывании Догана Гюреша, вступившего тогда в должность начальника Генштаба, когда после первой своей поездки в Англию он сказал буквально следующее: «Нам дан «зеленый свет» для ликвидации РПК».
В последующих процессах они уже не довольствовались смертельными нападками на курдов и РПК, и мы хорошо знаем, что их действия доходили до таких устрашающих случаев и операций, как убийство президента, смена правительства, чистки в рядах армии, действия в отношении общества, покушения на целый ряд представителей интеллигенции и деловых людей, массовые убийства и капитуляция средств массовой информации.
Не достает только понимания того, что все эти события находятся друг с другом в состоянии прямой зависимости. Если не видеть во всех важных политических и социальных явлениях, пережитых Турцией с момента вступления в НАТО и до 1998 года, красной нити НАТО – «Гладио», мы не сможем правильно понять какое-либо важное событие, противоречие и покушение. По сути, против надежды народов на свободу, равенство и демократию развернута натовская война, и к последнему звену этой цепи добавился мой исход из Сирии в 1998 году.
При отъезде оттуда передо мной было два пути: первый — на горные позиции, второй — в Европу. Выбор пути в горы означал эскалацию войны, а европейский — поиск шансов на политико-дипломатическое урегулирование проблемы.
Известно, что подготовка к уходу в горы проводилась загодя. Достаточно велика была вероятность моего ухода в горы. Но именно в тот момент нас посетила греческая делегация; активные телефонные переговоры нашего представителя в Афинах Айфера Кая (его собеседниками были высокопоставленными лицами) также способствовали тому, что наш курс был изменен по направлению к Афинам. Проблема сирийских высокопоставленных кругов заключалась в том, чтобы я быстро покинул страну. Но они не очень успокоились, узнав о моем отъезде в Европу. Их серьезной ошибкой стало то, что они не предложили в этом плане никаких альтернатив.
Исход в Афины действительно не брался в расчет. Это была просто возможность, и я, веря в серьезность тамошних друзей, оценил эту возможность. Если бы я знал о том, что все происходящее похоже на картину, с которой я столкнулся, я ни в коем случае не стал бы выезжать.
Вот о чем следует спросить по поводу данной ситуации: неужели греческое отделение «Гладио», которое, как известно, очень сильно, сыграло свою роль в сценарии моего исхода? Я не могу дать конкретного ответа на это вопрос. Необходимо исследовать данную тему.
Вероятно, в рамках договора, достигнутого США с турецким правительством, было достигнуто принципиальное соглашение в решении проблем с греками, по меньшей мере. В частности, особенно вероятно, что такого рода намерения были выработаны при урегулировании эгейской и кипрской проблем. Обязательно надо иметь в виду и то, что Турция в упомянутом вопросе шла на любые уступки.
Сирийцы, мастерски изменив курс самолета, 9 октября довезли меня до Афин и вполне успокоились. После приземления в Афинах навстречу мне вышел Календеридис. Он был офицером, служившим долгое время в Турции по линии НАТО. Те же функции он выполнял и в Швеции. Есть вероятность того, что он был причастен к греческой ветви «Гладио». Он держался предельно дружески. Среди нас был такжн весьма примечательный курьер. Он слил мне некоторые натовские документы. Думается, он мог делать это, чтобы завоевать мое доверие.
В том же аэропорту он отвел меня в комнату, где находился генерал авиации и шеф разведки Ставракакис, который сказал мне о том, что я не смогу вступить в пределы Греции. Не было там и тех друзей, с которыми мы договаривались встретиться. До вечера мы пробыли там.
Случайно на связь вышел Нуман Учар, наш координатор в Москве. На одном частном греческом самолете мы сменили курс на Москву. По каналу поддержки лидера Либерально-демократической партии В. Жириновского мы смогли приземлиться в России, переживавшей на тот момент состояние экономического хаоса, и въехать в Москву.
Но на этот раз нас встретил шеф российской контрразведки, который также оказался неуступчивым. В таких условиях оставаться здесь было бы невозможно. Около тридцати трех дней я пребывал там якобы тайно. Все те люди, у кого я оставался, кто проявлял ко мне какой-то интерес, были политики еврейского происхождения. Я верил в их честность. Они действительно хотели меня спрятать. Но я не считал бы этот метод правильным.
В этот период Россию посетили и премьер-министр Израиля А. Шарон, и госсекретарь США М. Олбрайт. Премьером России был В. Примаков. Все они имели еврейское происхождение. Более того, в процессе был задействован также тогдашний турецкий премьер-министр Месут Йылмаз. В итоге, договорившись о проекте «Голубой поток» и кредите МВФ в размере десяти миллиардов долларов, они добились моего отъезда.
То, что я предпочел Москву, было обусловлено следующими причинами: как бы то ни было, но страна имеет семидесятилетний опыт социализма. Исходя из своих интересов или из интернационалистских соображений, но меня спокойно примут, думал я. Я не ожидал, что, несмотря на распад системы, они обнаружат такое моральное падение.
Мы были лицом к лицу с упадком бюрократического капитализма, который оказался гораздо хуже капитализма либерального. Из-за позиции московских друзей мы переживали разлад чувств, по меньшей мере такой же, какой испытывали из-за позиции друзей в Афинах. Точнее, стало совершенно очевидным, что искусственно созданная дружба не может быть очень надежной.
Наш третий маршрут был опять же случайно построен на основе стремления воспользоваться связями в Риме. При помощи двух друзей, депутатов парламента мы начали «римские приключения». Это был шестидесятидневный период нашего пребывания в Риме по демонстративному сценарию итальянской разведки.
Позиция тогдашнего премьер-министра Массимо Д, Алема была честной, но недостаточно последовательной. Он не смог обеспечить полных политических гарантий. Нашу ситуацию он передал на рассмотрение суда, что вызвало наше возмущение. Я был полон решимости покинуть Италию при первой же возможности. В своем интервью на последней неделе премьер – министр сказал, что я могу оставаться в Италии столько, сколько пожелаю.
Но мне это показалось вынужденным шагом. В этот период, если не ошибаюсь, была общая попытка в арабском направлении — они высказались по поводу того, что могли бы меня отвезти в какое-то место, которое не хотели называть. Я не принял это предложение, поскольку не было официального подхода и гарантий.
Моя вторая поездка в Россию была ошибкой. В этой ошибке сыграл свою роль Нуман Учар. Я вышел в путь, понадеявшись на него. Причины его поведения до сих пор мне неясны. Если бы я знал суть, категорически не выехал бы из Рима. Меня обманули. Я помню, как глубоко вздохнул, вылетев с натовского аэродрома на личном самолете премьера Италии. Но это было подобно ситуации, о которой говорят «из огня да в полымя».
В этот раз российская контрразведка доставила меня в аэропорт, убедив, что вывезут в Армению. В аэропорту мне предложили вариант недельной поездки в Таджикистан, а в течение этой недели, сказали они, мы разработаем некую альтернативу.
В каком-то смысле обманув, меня вывезли на чартерном рейсе в столицу Таджикистана. В течение недели пришлось сидеть в одной комнате, совершенно никуда не выходя. Затем вновь меня вернули в Москву, где снова вынужденно обратились к греческим друзьям. После двух снежных, холодных московских дней, полных всяких событий, мы вновь направились в Афины.
Насколько помню, я нашептывал самому себе, что в этот раз полностью оказался в сетях игр, расставленных богами Олимпа. Я пребывал в раздумьях об этом. Особенно часто мне вспоминался Гадес. Я вошел через VIP-зал аэропорта. Как только я сделал шаг в страну, так сразу же бог ада Гадес стал безжалостно преследовать меня. Я смог переночевать одну ночь в стареньком доме тещи моего друга Нагзакиса, которая походила на ведьм древнего мира. С той ночи начался своего рода путь в лагерь смерти.
Парадом командовал Гадес. Все его слова и дела были фальшью. Разве не было честных людей? Были. Но все они были лишены шансов победить современное чудовище. Когда я направился в сторону Африки, значимой была для меня фигура Н. Манделы — так же, как по пути в Москву я находился под влиянием имени В. И. Ленина.
Якобы, я должен был полететь в Южную Африку, где установлю нормальные дипломатические отношения и получу официально действующий паспорт. Но и в этой игре греческие мнимые государственные деятели смогли добиться успеха. По сути, я должен был изначально иметь в виду тот факт, что греческий народ на протяжении истории всегда обманывался в силу этой лживой стороны своей демократии и становился жертвой больших трагедий.
В моих действиях преобладала по-детски чистая вера в дружбу. Тогда, во время выезда из Греции, по дороге в оба аэропорта водители обеих машин делали все, чтобы я пришел в себя, понял все происходящее и не уезжал из страны. Они честно пытались делать все, чтобы дать мне понять о существовании большого заговора. Вероятно, они тоже были сотрудниками младшего звена разведки.
Первый водитель препятствовал полету, ударив машиной по самолету. Второй же семь раз останавливался под видом ремонта машины недалеко от аэродрома, который держался в тайне. Но мы настолько уверовали в данные нам обещания, что на эти сигналы я совершенно не отреагировал. Наоборот, я спешил вылететь с мыслью: «Чему быть, того не миновать!». Самолет был из тех, что использовался в тайных операциях «Гладио».
Однако до этого была еще поездка в Минск. До Найроби я должен был попасть в Голландию через Минск. Опять же, прибыв на частном самолете, более двух часов я ждал на минском морозе. Ожидаемого самолета не было. Милиция в аэропорту Белоруссии несколько минут проверяла наш самолет.
Как вариант, а может быть, как последняя возможность, использовался перелет в аэропорт Минска. Остальное уже было на совести руководства Белоруссии. Интересно, что в тот период в Минске с визитом находился министр национальной обороны Турции Исмет Сезгин.
Когда ожидаемый самолет не прибыл, пропала надежда на якобы последний шанс. Возвращение было подобно «белой смерти». Когда самолет организации «Гладио» пролетал над Средиземным морем, я сравнил этот ход с поездом, который использовался во время Холокоста евреев. Применительно ко мне наступил самый драматический период геноцида, используемого в отношении целого народа. В ходе этих поездок я увидел скрытое и действительное лицо НАТО. Для того, чтобы при возвращении из Минска самолет не сделал посадку ни в одной из европейских стран, была объявлена двадцатичетырехчасовая тревога.
Ясно, что кроме минской воздушной гавани (аэропорта) единственной на тот момент мятежной страны, коей была Белоруссия, не было ни одного места, где самолету было бы позволено приземлиться. В аду Найроби мне были предназначено три варианта. Первый — это убийство якобы в ходе стычки из-за невыполнения приказа. Второй — это безоговорочная капитуляция перед ЦРУ. Третий вариант — это мой арест и передача давно подготовленным специальным командам Турции.
Если бы Гадес мог полностью изложить свои мысли и задействовать организации гражданского общества, возможно, заговор можно было бы частично нейтрализовать или полностью разоблачить. Я игнорировал его предложение о том, что одним пистолетом мы могли бы себя защитить. Это означало бы самоубийство для нас, для меня.
Но у меня не было намерений совершать самоубийство. До последнего момента настойчиво требовал, чтобы я носил при себе оружие. Если бы при мне было оружие, и если бы я попытался применить его, это однозначно привело бы к смерти. Позднее, во время допроса мне было сказано, что был приказ стрелять в меня на поражение в случае применения мной оружия. Сказали так же о том, что мой выход из здания посольства означал смерть. Мне дали понять, что я придерживался тогда наиболее умной линии поведения.
Невозможно узнать, насколько правильными были их слова. Стоит задуматься над поведением посла Костуласа в течение пятнадцатидневного пребывания в Найроби. Неужели его использовали? Или он задолго до этого знал о готовящемся плане? Я сам не смог разобраться в этом. До того, как меня передали силам безопасности, он так и не вернулся к себе домой.
Было несколько жесткое выступлением в Найроби, когда меня насильно хотели вывести из здания посольства. Но это поведение могло быть и фальшивым. В этот раз Пангалос получил разрешение якобы для отбытия в Голландию. Я не особо верил в это, потому что греческое специальное подразделение ожидало в засаде на тот случай, если понадобится применение силы для моего вывода из здания. Кенийская полиция тоже была готова сделать то же самое. Естественно, тема поездки в ЮАР давно уже была надуманной темой. Такие сценарии, как поиск убежища в церкви, в отделении ООН вызывали сомнения. Я сдерживался и не выходил.
Четырехмесячный период с 9 октября 1998 года по 15 февраля 1999 года был поразительным. Никто, кроме мирового гегемона США, не смог бы организовать такую четырехмесячную операцию. Роль турецких специальных боевых подразделений заключалась в том, чтобы на самолете доставить меня в Имрали. Данный процесс однозначно являлся наиболее важной операцией в истории НАТО. Это настолько ясно, что нигде не было продемонстрировано линии, противоречащей их планам. Если и возникали где-то признаки такого поведения, они моментально нейтрализовались. Даже великая Россия была нейтрализована в достаточно открытой форме.
Были приняты чрезвычайные меры, характерные для ареста. Мне не дали сделать и шагу. Специальные подразделения безопасности в течение двадцати четырех часов в сутки держали под контролем все важные точки, вплоть до двери моей комнаты.
Правительство премьера Д, Алема было левым демократическим правительством. Сам премьер – министр не имел достаточного опыта, он не смог самостоятельно принять решение. Он объездил для этого всю Европу. Великобритания дала ему понять о необходимости принятия самостоятельного решения, но не стала проявлять солидарность.
Поведение Брюсселя тоже не было конкретным. В итоге меня передали суду. Нельзя не видеть влияния «Гладио» в этой стратегии. В принципе, Италия является одной из тех стран, где организация «Гладио» особенно сильна. Берлускони задействовал все свои силы. Он сам был представителем «Гладио».
Я вынужден был покинуть Италию, зная, что Рим не сможет вытянуть такую ношу, как я. Безусловно, в ответ на это Турция была превращена в наиболее надежное, но самое «спутниковое» государство для США и Израиля. Процесс, который, как считают, отчаянно набирает масштабы глобализации, по сути, не является ничем иным, кроме как принесением Турции в жертву мировому финансовому капитализму.
Сценарий аннексии Ирака тоже тесно связан с моей выдачей. Захват этой страны в принципе начался с операции, направленной против меня. То же самое действительно и в случае с аннексией Афганистана. Точнее, одним из ключевых и, по сути, первым шагом на пути реализации проекта «Большой Ближний Восток» стала операция против меня.
Неслучайно Эджевит высказался следующим образом: «Я не совсем понял, зачем надо было выдавать Оджалана». Если Первая мировая война началась с убийства сербским националистом австро-венгерского наследного принца, то своего рода «третья мировая война» была начата с операции, развернутой против меня. Для того, чтобы понять процесс, последовавший за операцией, необходимо хорошо осознать все, что было до операции и в процессе смой операции.
Для обсуждения проблемы моего выдворения из Сирии президент США Клинтон провел две встречи с президентом Хафезом Асадом; одна встреча состоялась в Дамаске, другая в Швейцарии, общая протяженность бесед составила более, четырех часов. В ходе этих встреч Хафез Асад понял важность моего положения. Со своей позиции, он счел более подходящим растягивание этого шага во времени. Пусть даже временно, но тогда он не выдвинул никаких требований по поводу моего выезда из Сирии. Он хотел до конца оценить мое пребывание как балансирующий элемент во взаимоотношениях с Турцией.
Я же подвигнул Сирию занять стратегическую позицию. Но мои силы или состояние не позволяли сделать это успешно. Если бы я был в Иране, возможно, удалось бы установить стратегический союз. В этом вопросе тоже я не доверял Ирану; я остерегался их традиционного поведения (преступления против Симко и Касымло и аналогичные заговоры, всяческие игры, уходящие корнями в далекое прошлое, по аналогии с низложением мидийского царя Астиага Гарпагосом и т.п.).
Клинтон и курдские лидеры Ирака, с которыми он был на связи, считали, что мое пребывание в Сирии не соответствует их стратегическим целям, потому что Курдистан и курды постепенно выходили из-под их контроля. Израиль тоже был обеспокоен этой ситуацией. Наблюдение за событиями в Курдистане и потеря контроля над курдами было неприемлемым для них. Удержание Курдистана под контролем играло для них жизненно важную роль, в частности, с точки зрения их иракских планов. От меня требовалось немедленно покинуть страну и прекратить деятельность, связанную с обретением курдской идентичностью независимой и свободной жизни.
Но причиной нашего существования была наша партия и линия свободы. США и Англия были вынуждены держать слово, данное ими Турции еще в 1925 году (пожертвовать Турецким Курдистаном при условии невмешательства в Иракский Курдистан). Турция на этой почве вступила в НАТО, с ней на этой почве заключили соглашения по курдской проблеме. Наши позиции и наша стратегия угрожали балансу и гегемонии, которые сложились на Ближнем и Среднем Востоке, имели большое значение и традиционно, и актуально.
Или мы должны были попасть в месиво этой гегемонии, или бы нас просто ликвидировали. Турецкая Республика хотела использовать соглашения, которые она заключала с этими гегемонистскими силами с 1925 года, чтобы стереть курдов из истории (соглашение 1926 года по поводу Мосула и Киркука, вступление в НАТО в 1952 году, соглашения 1958 г. и 1996 г. с Израилем). Светская националистическая позитивистская идеология предоставляла такие возможности. Республиканские кадры под нажимом поверили в это, что, по сути, крайне противоречило духу и союзу исторических турецко-курдских отношений. Но в силу расчетов, основанных на создании Израиля, система как будто утратила свою активность.
На этом фундаменте базировалась искусственная идеология, кадровая и классовая структуры, называемые «белой» турецкой действительностью. Более того, РПК нанесла смертельный удар по этому формированию; принятие курдской идентичности и признание свободы означали отрицание этого образования, требовали, по меньшей мере, отказа от этой смертельной политики. Соглашения, достигнутые с Израилем, имели жизненно важный смысл для этого образования. Впрочем, ведь Турецкое национальное государство было построено как прототип Израиля.
Выход РПК на арену был историческим и столь же актуальным, он и испортил эти игры. Появление в 1993 г. и в 1998 г. возможностей урегулирования проблемы и достижения мира означало конец этой игры. Вот почему указанные силы не смогли найти возможности для такого урегулирования. Были организованы масштабные заговоры. Выход РПК из-под контроля, примирение со всеми обществами и государствами, в первую очередь, с турками, было стратегическим ударом по этим силам с точки зрения продолжения гегемонистских игр и интересов на Ближнем и Среднем Востоке. Эти обстоятельства, мотивы которых мы могли бы изложить в более содержательной форме, в достаточной мере показывают, почему заговор 1998 года был столь значимым и преследовал стратегические цели.
Клинтон придавал большое значение гегемонистскому наступлению на Ближний и Средний Восток в тот период, и постоянно подчеркивал значение Турции. Его специальный советник генерал Галтиери лично подчеркнул, что операция против меня была проведена по приказу Клинтона. Что касается вопроса о «третьей мировой войне», то баланс процессов, происходивших в ряде стран, в первую очередь, таких, как Ирак, Афганистан, Ливан, Пакистан, Турция, Йемен, Сомали и Египет, во многом давно уже превзошел баланс, имевший место в Первой и Второй мировых войнах.
Этого достаточно, чтобы понять реальность этой войны. Впрочем, достаточно ясно и то, что по причине ядерного оружия «третья мировая война» будет происходить по частям, растянется во времени и будет проводиться при помощи различных технологий. Последний саммит НАТО в Лиссабоне, углубление США блокады вокруг Ирана дают достаточно информации о ходе «третьей мировой войны».
«Третья мировая война» — это реальность, и центр ее находится в географическом пространстве и культурной среде Ближнего и Среднего Востока. Даже то, что происходит в Ираке, являющемся эпицентром «третьей мировой войны», очень точно свидетельствует о том, что все здесь происходящее, имеет отношение не к одной стране, а связано с интересами и жизнью мировых гегемонов. Эта война может завершиться полной нейтрализацией Ирана, стабилизацией Афганистана и Ирака, а Китай и Латинская Америка перестанут быть источниками тревоги.
Таким образом, мы все еще находимся в середине войны. Война эта может длиться еще, как минимум, десять лет (последние стратегические планы НАТО также охватывают десятилетие). Говорить о том, что однозначно будет так, было бы неверно с точки зрения социальных наук, но велика вероятность, что именно это и произойдет.
Порой будет активно развиваться дипломатия, но иногда будут говорить пушки. На повестке дня способны периодически возникать сильные и контролируемые экономические кризисы. Могут меняться преимущественные позиции тех или иных сфер, но в целом в ряде регионов будет постоянно происходить та или иная война. Однако, если принять во внимание эту фундаментальную природу войны, станет еще понятнее, почему операция 1998 года, направленная против меня, была развернута в международном масштабе и почему она является самой крупной операцией НАТО, проведенной посредством «Гладио».
Несомненно, в масштабных войнах не всегда побеждают гегемоны — часто способны побеждать и народы. Более того, гегемонистские силы могут систематически проигрывать, а народы могут систематически побеждать.
Заговор становится для них наиболее важным орудием и духом искусства власти. Это искусство однозначно развивалось на почве заговоров, направленных против курдов. Если бы заговоры осуществлялись открытыми методами, это привело бы к такой ситуации, когда ребенок говорит матери: «Мама, смотри, а король-то голый!». У власти, арсенал целей которой переполнен способами, ведущими вплоть до геноцида, нет никакого иного оружия, кроме заговора, и способствующей этому идеологии. В данном случае очень важно точное определение и характеристика сил, входящих в структуру заговора.
Я должен сказать, что в процессе нахождения в Имрали я испытываю затруднения в данной области. В структуре заговора есть силы, находящиеся в состоянии максимальных противоречий друг с другом. Многие государства, а именно США и Российская Федерация, страны ЕС и Лиги арабских наций, Турция и Греция, Кения и Таджикистан и др. оказались втянуты в заговор. Что же объединило в этом заговоре вековых врагов Турцию и Грецию? Отчего против меня было создано столько беспринципных союзов или союзов по интересам?
Более того, есть бесчисленное множество турецких и курдских левых движений и национальных коллаборационистов, злорадствовавших по поводу моего ареста. Официальный мир как будто изловил своего наиболее опасного противника в моем лице. Нельзя преуменьшить число тех деятелей внутри самой РПК, которые посчитали, что для них наступили дни благоденствия, и поверили, что отныне могут жить так, как пожелают. Несомненно, изучение, проведенное с самого начала и имевшее наиболее общий характер, выявило, что все эти силы состоят из процветающих прослоек, бегущих за либеральными интересами современного капитализма. Я угрожал либеральному фашистскому мышлению и интересам многих людей.
Например, Великобритания — самая опытная среди всех этих сил. Эта та самая сила, которая выпустила первую сигнальную ракету по поводу того, чтобы я не занимался политической деятельностью в Европе. Только я ступил шаг в Европу, она меня сразу же объявила нежелательной личностью. Это не было простым шагом, это была череда шагов, результат которых был предопределен заранее.
Хорошо, ну почему же в отношении меня были предприняты такие шаги, которые не предпринимались в отношении Хомейни или Ленина? В различных разделах своего труда я постарался раскрыть несколько направлений разгадки, поэтому нет особого смысла повторяться. По сути, я стал серьезным препятствием для гегемонистских расчетов, которые велись в отношении Ближнего и Среднего Востока на протяжении двухсот лет, в частности, из-за политики Курдистана (по причине политики Турецкой Республики «отдай Киркук-Мосул, уничтожь своих курдов»).
Я становился опасным для их планов и практических уловок. Проблемы США были другими. Они хотели задействовать проект «Большой Ближний Восток». Поэтому процессы, происходящие в Курдистане, имели ключевое значение. В угоду конъюнктуре меня надо было непременно нейтрализовать. Моя ликвидация соответствовала мировой политике тех дней.
Россия, пребывавшая в состоянии очень серьезного в масштабах этой страны экономического кризиса, испытывала острую потребность в кредите. У нее не осталось никаких причин, чтобы отказаться от своего участия в заговоре, организованном против меня, если это ей помогает. Впрочем, остальные были младшими братьями «Большого брата». Они готовы были исполнить все, что он ни скажет. Для турецкого левого движения (за некоторыми исключениями), курдских коллаборационистов и колеблющихся элементов в рядах РПК это был серьезный повод освободиться от своих соперников. Мотивы, лежавшие в основе поведения этих людей, были, являлись в конечном счете, мотивами корысти, прагматизма, эгоизма, характерных для либерализма.
Я полагаю, что, говоря об этом, я еще хоть как – то пролью свет на действительность. В те дни быть сторонником свободы Курдистана и обретения курдами собственной идентичности означало умение преодолеть будничные либеральные интересы, прагматизм и эгоизм. Это требовало отказа от современного капиталистического образа жизни со всеми правыми и левыми течениями, или надо было встать перед этой жизнью.
Напротив, мир тех дней был таким миром, когда мировой либерализм расцветал в ходе войны за завоевание планеты. Это были дни, когда либеральный фашизм провозгласил свое господство в мировом масштабе. С политической точки зрения Ближний и Средний Восток был центром гегемонистской борьбы. Борьба за Курдистан играла ключевую роль с точки зрения гегемонистских расчетов. Идеологически и политически РПК открыто противостояла гегемонистским расчетам. Следовательно, моя ликвидация означала для этих планов «зеленый свет».
Заговор против меня, по сути, был направлен в моем лице не только против курдов, но и против турок. Форма моей выдачи и намерения тех, кто сыграл в этом свою роль, не только не были призваны положить конец террору и найти решение проблемы, но, напротив, углубили почву противоречия, которое будет длиться еще целое столетие.
Вовлечение меня в сети заговора предоставило идеальный повод для реализации их намерений. Нельзя было бы думать о противоположном, потому что, если бы они захотели, то могли бы внести очень важный вклад в этом направлении. Так, они постоянно толкают все дела в тупик и вместо того, чтобы решать проблемы, завязывают их в запутанные узлы. Хотели создать типичную палестино-израильскую дилемму.
Подобно тому, как противоречие «Палестина-Израиль» на протяжении ста лет служило гегемонии Запада на Ближнем и Среднем Востоке, так и дилемма «турки-курды», превосходящая ее по своим масштабам, могла еще одно столетие служить ее гегемонистским расчетам. Впрочем, в развитии ряда национальных и конфессиональных проблем в регионе в XIX веке преследовались те же цели. Имралинская действительность способствовала тому, что мои дилетантские сведения относительно этого достаточно совершенствовались. Но самая важная проблема, стоявшая передо мной, заключалась в том, чтобы суметь внушить турецкой правящей элите необходимость осознания данной ситуации.
Итак, самой серьезной моей проблемой стало умение дать понять, что заговор был направлен не столько на меня лично или на курдов, сколько на турок. Я часто заявлял это следователям во время допросов. Но они уже видели себя в зеркале славы. Такой подход продолжался до 2005 года, когда они осознали, что движение за идентичность и свободу курдов гораздо более жизненно, чем прежде.
Сконцентрировавшись глубже на этом вопросе, я гораздо ближе увидел элементы заговора во времена Конституции и Республики. Я понял, что явление, называемое «независимостью Турции», по сути, является одной из ужасающих форм зависимости. Турки оказались зависимы идеологически и политически.
Со временем я стал гораздо лучше понимать, что строящееся здание национализма имеет чужеродные корни, у него почти нет общего с турецким обществом и историей. Гегемонистские силы знали о слабости турецкой правящей элиты в плане власти и использовали эту слабость. Безграничная власть, которую они установили над курдами, также вытекала из этой слабости. Эта власть одновременно означала их обреченность. Их власть всегда была инстинктивной, у нее не было собственной идеологии. Точнее, использовалось правило: «Власть – все, идеология – ничто».
Метод, используемый гегемонистскими силами для углубления проблемы «турки-курды», был следующий — зайцу говорят «беги», а собаке говорят «лови». В результате и собака, и заяц, устав от этой погони, упадут без сил, и в итоге оба окажутся на службе у хозяина и будут просить его милости. Все, что применялось лично по отношению ко мне, казалось оправданием этого метода. И подходы Совета ЕС, и решения ЕСПЧ полностью подыгрывали реализации этой политики. У них действовала логика бесконечного привязывания к себе обеих сторон конфликта. Ни справедливость, ни урегулирование проблемы не были целью. Я стал писать свою Защитную речь более всего для нейтрализации этой логики.
Никакими благими намерениями и аргументами о безопасности нельзя объяснить, что организация «Гладио» буквально посажена во главе государства, причем в такой форме, которая не встречается ни в одной стране НАТО. Поскольку все нити были в их руках, и предоставлялась беспрецедентная возможность управлять страной по своему усмотрению, стали закрывать глаза на турецкое ответвление «Гладио».
Анализ организации «Гладио» как единого целого и выявление ее философии покажут, что цель заключается в аннексии страны самыми простыми путями — разделением нации на части и провоцированием столкновений между различными ее частями. Как видим, эти реалии дают четко о себе знать в ответвлениях организации на Ближнем и Среднем Востоке — посредством часто используемых мер. Организация «Гладио» стала наиболее эффективным средством управления народом. Она и противопоставляла народ государству, и сталкивала их друг с другом. Те, кто оказался опасным, полностью уничтожались таким методом.
Этот факт очень примечателен в управленческих реалиях Турции последних шестидесяти лет. Страна была практически превращена в лабораторию столкновений, организованных «Гладио». Стычек, организованных «Гладио» на всех значительных процессах истории РПК, оказалось достаточно для того, чтобы положить конец традиционным дружеским отношениям, существовавшим между государством и народами на протяжении столетий.
Процесс моего нахождения в Имрали я посчитал идеальной платформой для нарушения этой игры. Я усилил необходимую для этого теоретическую платформу. Я развил все философские и практические аргументы условий мира и политического урегулирования. Сконцентрировался на специфике демократического политического решения проблемы. Тяжелый и требующий терпения труд мог разрубить узел заговора и развить альтернативы урегулирования.
В этом плане у меня не было иного выхода, кроме как положиться на самого себя. По сути, все те, кто получил свои роли в заговоре, преследовали разные цели. В моем лице они стремились покончить с РПК и освободительным движением. С этой основной целью были связаны меры, принятые в тюрьмах, а также все подходы ЕСПЧ и ЕС. Шел поиск курдского движения, никак не связанного со мной. Стремились создать современную версию выхолощенного традиционного коллаборационизма, состоящего на службе у господ.
В частности, в данном направлении проводилась долгосрочная работа США и ЕС — в этом плане они были открыты для союза с турецкой правящей элитой. По сути, такая модель выхолащивания, которая, в частности, сначала с успехом применялась английской гегемонией в отношении движения рабочего класса, а позднее, в отношении национально-освободительных и революционно-демократических движений, достигла успеха при помощи метода либеральных прав и свобод человека.
Революционные лидеры и организации были ликвидированы. Нечто похожее на методы зачистки, используемые в течение столетий, применялось в отношении РПК и революционного движения за коллективную свободу и равенство. Это был основной результат, который ожидали от процесса моего заточения в Имрали; это был план, над которым много работали и хотели искусно реализовать его. Стратегии и тактики реализовывались в рамках этого плана. Моя Защитная речь, разработанная соответствующим образом, не основывается ни на классических ортодоксальных догматических позициях, ни на стремлении спастись и улучшить свои условия. Направляющими для моей Защитной речи стали принципиальный, достойный мир и демократический путь урегулирования, соответствующие историческим и социальным реалиям народов.