Уважаемые читатели! Предлагаем вам интервью с Рыза Алтуном, членом Исполнительного Совета Ассоциации обществ Курдистана.— С приходом к власти администрации Трампа ожидалось, что США создадут на Ближнем Востоке систему, опирающуюся на политических процессах, направленных против Ирана.
Были ли, на Ваш взгляд, сделаны какие-либо практические шаги, способные доказать правомерность подобных ожиданий?
— На стадии предвыборных дискуссий в той или иной мере были обрисованы черты ближневосточной политики команды Трампа. Президент США обещал с приходом к власти произвести целый ряд изменений в ближневосточной политике.
И в контексте этих преобразований он, по сути, подчеркивал, что в той или иной степени целью политических перемен станет Иран. Он обязался изменить иранскую политику администрации Обамы. Эти обещания не были ограничены только лишь рамками предвыборной пропаганды и не остались на словах.
Практически сразу же по приходу к власти Трамп сделал заявление, касающееся политики США на Ближнем Востоке, где в качестве основной цели был указан Иран. Не ограничиваясь этим заявлением, новый президент США установил целый ряд отношений регионального характера, и установление подобных отношений можно считать позицией, направленной на формирование определенного анти-иранского блока.
Сразу же после переговоров с властями Саудовской Аравии он провел встречи с руководителями стран Персидского залива. Образовался некий союз арабских стран на базе Египта. Иными словами, образовался некий союз стран Аравийского полуострова и Персидского залива.
На почве этой политики Трамп установил систему дипломатических и политических связей своей администрации. Альянс, формируемый в лоне Лиги арабских государств с главенствующей ролью Саудовской Аравии и Египта, скорее всего, должен восприниматься как альянс против Ирана. В его формировании Трамп принял непосредственное участие, став, вместе с тем, основным гарантом этого союза. Кроме того, за созданием такого рода альянса стоял Израиль.
— Под предводительством США создается очень серьезная анти-иранская концепция, опирающаяся на международные, региональные и местные факторы.
Какова, на ваш взгляд, цель данной концепции — смена режима в Иране, или своего рода укрощение строптивого режима? Какие меры принимает против этой концепции сам Иран?
— США считают своей задачей смену режима в Иране. В прошлом относительно этого вопроса были соответствующие заявления, в частности, высказывания типа «Наша цель – смена режима».
На Ближнем Востоке против Ирана фактически действует блок из арабских стран, который демонстрирует свою конкретную антииранскую позицию. В Сирии и Ираке с целью сломить влияние Ирана действуют США и целая группа региональных сил. США формируют крайне серьезную концепцию противодействия Ирану, и конечной целью является ограничение и полная нейтрализация гегемонии Ирана на Ближнем Востоке.
Вместе с тем, они стремятся по возможности интегрировать Иран в существующую систему Ближнего Востока или мировую систему путем смены иранского режима. Это, вероятно, кажется процессом, который время от времени воспламеняется, а порой переходит в стадию застоя, но следовало бы в предстоящие периоды ждать ускорения происходящих процессов.
Может иметь место целый ряд событий в Сирии, Ираке, а также в регионе бассейна Персидского залива и Катара. Целью будет во всех случаях смена режимов. Актуальным становится вывод о том, что будет сделано все возможное для смены режима в Иране, выбранном основной мишенью процессов.
Однако, достаточно спорным является то, насколько успешным будет этот процесс, поскольку немало зависит от хода событий. Если даже предположить, что все это не обернется радикальной сменой режима, тем не менее, можно думать о том, что тактическим подходом в рамках подобной стратегической линии станет обработка режима в Иране до такой степени, которая сделала бы его приемлемой в рамках существующей мировой системы.
В частности, ключевым станет противостояние США-Иран. Так, в предстоящем периоде следовало бы ожидать взрыва противоречий, имеющих место между теми силами, на которые опираются США на Ближнем Востоке, с одной стороны, и Ираном, с другой стороны.
Возможно, этот аспект сегодня не очень актуален, поскольку на повестке дня сегодня стоит ситуация в Сирии, и баланс сил в Дамаске определяют существующие условия, кроме того, на повестке дня мосульская и аналогичные операции в Ираке.
Однако, с того момента, когда логический исход всех этих процессов примет определенные черты, возможно, начнет набирать актуальность иранская проблема, иными словами, Тегеран постепенно будет превращаться в прямую мишень всех процессов.
Сегодня Иран глубоко осознает формирование союза, цепочки взаимоотношений и возникновение блоков во главе с США. И это, впрочем, все, так или иначе, стало известно; и уровень такого альянса стал известен из взаимных заявлений. Безусловно, надо осознавать и то, что Иран никогда не останется в позиции безмолвного ягненка, ведомого на заклание, несмотря на титанические усилия по его изоляции.
Власти Ирана определенным образом готовятся к такого рода вмешательствам в его политику. Не следует забывать о том, что Тегеран является одной из важнейших сил Ближнего Востока, и было бы неверно считать, что его гегемония в Ближневосточном регионе ограничивается только лишь рамками национального государства.
В ближневосточной политике Иран играет очень серьезную роль, как в конфессиональном плане, так и политическом. У него есть множество сфер с установленными союзническими отношениями. Структура этого государства позволяет ему хорошо организовать эти сферы и управлять ими в рамках своей общей стратегии и политики.
Наконец, в рамках столь глобальной подготовки Иран осуществляет активную дипломатию, направленную на сохранение собственных позиций в Сирии, Ираке, странах Персидского залива и Йемене. Кроме того, иранские власти осуществляют активную политическую деятельность, направленную на нейтрализацию возможной агрессии в свой адрес.
В частности, Иран активными темпами разрабатывает меры, направленные на предотвращение его изоляции. В такой ситуации воплощение политики США в виде блоков на почве Лиги арабских наций, с одной стороны, и меры, разрабатываемые в этом направлении Ираном, могут привести к возникновению точки взаимного противостояния. Но, стоит заметить, что такая точка столкновения раньше, чем в Иране, проявится в Ираке, Сирии, странах Персидского залива и Йемене.
Далее, говорить о прямом вмешательстве в дела Ирана можно говорить только в том случае, если удастся поставить Иран на колени и полностью изолировать в неприятельском кольце. В конце концов, на мой взгляд, Иран развернет мощную волну сопротивления такому сценарию развития событий.
— Когда многие государства под предводительством Саудовской Аравии заняли общую позицию против Катара, ожидалось, что или Катар склонит голову перед этой коалицией, или коалиция против Катара примет более жесткие меры.
Но ни один из этих прогнозов, как видно, не подтвердился. Как, на ваш взгляд, кризис был урегулирован, или его оставили на самотек и заморозку? Каким образом сформировалась такая обстановка безмолвия?
— Катарский кризис продемонстрировал во всей сути противоречие между Ираном и США. По существу, в более раннем состоянии Турция, Саудовская Аравия и Катар, находясь на одной стороне линии политического фронта, формировали собственную ближневосточную политику.
Потом эти попытки сошли на нет, иными словами, союз треснул после поражения ИГИЛ и других террористических групп. Ситуация коренным образом изменилась после выборов в США.
С одной стороны, Турция вернулась на свою политическую линию, с другой стороны, Саудовская Аравия и страны Персидского залива вновь бросили взгляд на свою старую политику. Сегодня, когда Трамп вступает в действие с компасом новой ближневосточной политики, в стане прежних союзников стали проявляться определенные трещины. Саудиты вместе с Египтом подряжаются на роль лидеров арабского мира, склоняются к тенденции со стержневой ролью арабов и в соответствии с этим выстраивают свои взаимоотношения.
В частности, возникла необходимость внимательного анализа состояния Катара, поддерживающего «Братьев мусульман», ИГИЛ и «Джебхат ан-Нусра». В данной ситуации Турция оказалась в некоем вакууме, потому что этот альянс раскололся. По мере раскола сформировалась саудовская или арабская линия, поддерживаемая американцами.
В целях конкретизации собственной позиции арабская линия стала оказывать давление на Катар. Иными словами, саудиты стремились интегрировать Катар в этот блок. Они имели сильное влияние на Катар. Так, именно катарцы сделали всю работу по отречению предыдущего короля от трона и воцарению его сына.
Сложилась такая ситуация, когда оказалась совершенно неприемлемой политика Катара в бассейне Персидского залива, независимая от политики Лиги арабских государств. Совершенно очевидно, что это неприемлемо ни для Египта, ни для Саудовской Аравии.
Каир не воспримет Катар, поддерживающий «Братьев мусульман». Саудиты не допустят того, чтобы Катар соперничал с ними в региональном лидерстве. Однако, что касается самого Катара, то он не проявлял особого стремления вступать в этот блок, поскольку считал совершенно пустой сеть взаимоотношений, в которой он оказался. Именно поэтому возникли кризис и противостояние.
Сегодня этот процесс поддерживается США и Израилем. Больше всего они стремились путем санкций и различных методов давления вовлечь Катар в политическую сферу Лиги арабских государств. Но когда Катар продолжал свою политику неподчинения Саудовской Аравии и Египту, все остальные напрямую вмешались в конфликт.
С другой стороны, сформировалась платформа региональной и международной поддержки Катара в лице Турции, частично Ирана и России. Благодаря этой поддержке, Катару удалось немного удержаться от тотального воздействия санкций. Но дело в том, что все силы, поддерживающие Катар, полны собственных проблем, и это отнюдь не те силы, которые в состоянии установить между собой реальное идеологическое, политическое или стратегическое сотрудничество.
— Какова позиция Турции в этом вопросе?
— Турция на первых порах хотела укрепить свое положение в Лиге арабских государств, возглавляемой Саудовской Аравией и Египтом и поддерживаемой США. Если помните, тогда прибывали эмиссары ЦРУ, встречались с Эрдоганом.
Когда они встретились с саудитами, Эрдоган совершил поездки в Саудовскую Аравию и Катар, сделал месседж в адрес Египта. Суть дела заключалась в следующем: Турция активным образом стремилась занять свое место в новой политике, которую хотел проводить Трамп, но Турция осталась практически в вакууме, поскольку ее никто не хотел напрямую принимать в новую систему.
Фактически Турция, с одной стороны, оказалась не в состоянии проводить свою прежнюю политику, а с другой стороны, она не смогла найти ответа на вопрос, с кем она будет действовать сообща в условиях новой политики. Она оказалась на перепутье. В сложившейся ситуации Анкара решила делать ставку на сохранение отношений с Катаром, поскольку тот постоянно обеспечивал Турцию деньгами, став ее финансовым донором, и практически играл серьезную роль в предотвращении кризиса турецкой экономики.
Прекрасно понимая, что этот альянс напрямую нацелен на Иран, турки стали основываться на прагматичной политике поддержки Катара в ее проблемах с Саудовской Аравией, даже несмотря на то, что между ними и имели место некоторые проблемы. Россия поддержала такой расклад.
Вообще, подобная группировка сил стала проблематичной. Турция и Иран демонстрируют прагматичные подходы, а Россия поддержала этот очаг, исходя из факта международных и региональных противоречий. В такой ситуации Катар, воспользовавшись полученной поддержкой, продемонстрировал определенные признаки сопротивления, но, так или иначе, ему не удалось избежать жестких санкций.
Вмешавшись в процесс, США стали проводить работу такого плана, чтобы, не превращая события в конфликт, привести Катар к определенному общему знаменателю. И по сей день эти усилия американцев продолжаются. И санкции сейчас все еще действуют. Но эта политика США все еще не носит актуального характера ни в бассейне Персидского залива, ни конкретно в Иране, поэтому она на данный момент ждет своего часа.
Однако, нам представляется, что в предстоящем периоде ситуация достигнет своего апогея. В какой-то степени Катар окажется вовлеченным в такое развитие событий. Но как именно это будет происходить? Это мы увидим в предстоящем периоде. Увидим, когда ситуация примет актуальный характер. Катар, уверенный в поддержке со стороны определенных сил, старается сопротивляться, но следует ожидать того, что в недалеком будущем события примут несколько иные масштабы, и обстановка вновь накалится.
— С начала переговорного процесса в Астане во взаимоотношениях Турции и Ирана периодически наблюдается сближение. На начало нового этапа этих взаимоотношений указывают взаимные теплые заявления, сделанные во время визита в Турцию начальника генштаба Ирана.
Какие, на Ваш взгляд, факторы сближают друг с другом Турцию и Иран? Каким образом может подобное сближение повлиять на отношение Ирана к курдам?
— В русле ближневосточного кризиса Турция прошла довольно извилистый путь. Она оказалась выдворенной из центра событий, когда разработанная ею политика потерпела фиаско, потому что раскол альянса Турция – Саудовская Аравия – Катар, в особенности после поражения в Сирии и Ираке важных военно-политических игроков этого блока, коими являются ИГИЛ и «Джебхат ан-Нусра», привел к политическому и глобальному краху Турции.
Это привело к политическому и дипломатическому банкротству, причем, как на ближневосточном, так и на международном уровне. В этом плане Турция оказалась в серьезнейшем одиночестве. Вспомним, как относительно недавно она тщетно пыталась найти свое место в мире после резкой вспышки противоречий с Россией.
Когда это не удалось сделать, Турция внезапно повернулась лицом к России в поисках союза с ней. Сегодня Турция фактически находится в крайнем одиночестве на политическом поле Ближнего Востока. Действительно, в регионе можно найти очень немногочисленную прослойку, готовую строить с Турцией не то чтобы стратегические, но хотя бы просто тактические взаимоотношения.
У Турции нет ни с кем союза, кроме Катара и некоторых связей с иными силами. Турция сегодня больше пытается строить политику с радикальными и клерикально-исламистскими силами типа ИГИЛ и «Джебхат ан-Нусра», или с салафитским исламом. Однако, как видим, и это уже не удается ей делать.
Турция усердно пыталась строить политические связи с «Братьями мусульманами», ИГИЛ и «Джебхат ан-Нусра». Когда стало ясно, что такой путь не может быть для нее вечным, она оказалась практически в изоляции.
Сегодня у турок в регионе нет никаких союзников, кроме Катара. Связи Турции с США и Европой чуть ли не в состоянии полного разрыва. Она сегодня строит свою политику практически наощупь, подобно незрячему в полной тьме, хватаясь за все, что попадется под руку, и ища в этом выход из положения.
Турция сегодня в состоянии изгоя, выдворенного из политической кухни. И столь незавидное положение Анкары толкает ее на любые шаги во имя улучшения отношений с Россией.
Больше всего это проявляется в стремлении Анкары найти свое место в системе евразийской стратегии. И здесь Турция в свойственном ей стиле использует данный фактор в качестве инструмента шантажа Запада, стремясь придать уверенности своему положению.
И она скользит в направлении евразийской политики, углубляя свои отношения с Россией, до тех пор, пока не потерпит фиаско ее упомянутая политика шантажа. На сегодняшний день мы можем отчетливо наблюдать процесс скольжения Турции на евразийский путь.
Примечательно, что сегодня Турция пытается строить свои стратегические планы в привязке к России или Евразии не просто из соображений шантажа в отношении Запада и США. Она будет вынужденно скользить к данной стратегии сближения, даже если не получит желаемого результата от этих отношений.
Я имею в виду покупку у России ракет и иные аналогичные случаи. Это достаточно важные моменты, и в этом ракурсе Турция стремится к чему-то большему, нежели банальный шантаж в адрес Запада, стремясь найти свое место в системе евразийских взаимоотношений. Следует отметить, что такое состояние Турции очень хорошо используют Россия и Иран.
Совершенно очевидно, что эти две страны осуществляют политику постоянного вовлечения Турции в сферу своих интересов. Россия, в частности, делает это в очевидной форме. Иран стремится воспользоваться подобным результатом. При таком положении вещей турки стремятся, по меньшей мере, завуалировать политическую изоляцию своей страны в глазах мирового общественного мнения, для чего пытается тщательно придать видимость якобы выстроенной системе взаимоотношений не только с Россией и Ираном, но и некой системе взаимоотношений на всем Ближнем Востоке. И Анкара может совершать в этом направлении вполне реальные шаги.
— Каково рода шаги?
— Например, переброска турецкого воинского контингента в Южный Курдистан, Башику, или экспансия турок в направлении Эль-Баб, далее в Манбидж и Африн через Джераблус. Ясно, что агрессия Турции обусловлена теми возможностями, которые предоставляет ей современная политическая конъюнктура.
Анкара будто бы ищет новые сферы прорыва и экспансии при помощи карт-бланша, полученного от России и Ирана. Принимая во внимании риски, связанные с новой политической линии, разрабатываемой США, и действуя из соображений поиска союзников, Турция стремится вырваться из политической изоляции и идет на сближение с Ираном.
Однако, такой ситуации отнюдь не следует придавать политико-дипломатический характер. Имеет смысл видеть в этом взаимоотношения, от которых турки ожидают довольно конкретные преференции. Мы допустим серьезную ошибку, если воспримем данное явление как сугубо двусторонние взаимоотношения двух государств. Сближение двух стран, между которыми существует историческое противостояние, обусловленное политическими и конфессиональными противоречиями. Безусловно, оно связано с международной обстановкой и позиционируется как потребность, продиктованная региональной конъюнктурой.
Турция и Иран считают опасными для себя любые изменения в региональном раскладе сил, и именно поэтому они предпочитают в данном случае действовать сообща. Называя вещи своими именами, скажем, что курдская проблема является основной проблемой, как в Турции, так и в Иране.
На фоне частичных продвижений в решении курдской проблемы в Южном и Западном Курдистане это может привести к устойчивому стремлению Турции и Ирана действовать совместно ради блокирования конструктивных мер по решению курдской проблемы в своих странах. Именно в этом заключается наиболее опасный аспект, поэтому следовало бы придавать серьезное значение взаимоотношениям Турции и Ирана.
Впервые после иранской революции начальник генштаба посетил Турцию, что, на наш взгляд, очень символично. Этот шаг не может быть ограничен только лишь стремлением Ирана укрепить свои тактические позиции в противостоянии с США, равно как не может ограничиваться желанием Турции вырваться из плена собственного политического одиночества.
Данный шаг следует воспринимать как стратегический поиск путей для совместных действий в условиях нового кризиса, который может всколыхнуть регион в ближайшее время. Это крайне опасная форма взаимоотношений, как для Ближнего Востока, так и для более обширного региона. Объединение этих двух режимов на почве непризнания курдской национально – освободительной борьбы может стать серьезным барьером перед свободой курдского народа.
— Разве могут быть для Турции и Ирана результативными ожидания каких-либо итогов таких отношений? Разве такое возможно?
— Турция неизменно стоит на позициях отрицания курдской проблемы, стремясь построить всю свою политику на принципе отрицания курдов. Анкара готова вступить в любой союз или блок, лишь бы был гарантирован отказ в предоставлении курдам какого-либо статуса, потому что эта страна строит свою стратегическую линию именно на этом вопросе.
Несколько иной представляется проблема Ирана. Принимая во внимание положение Ирана в регионе, внутреннюю структуру страны, а также позицию Ирана в Ираке и Сирии, можем предположить, что вступление в стратегический союз с государством, столь жестко стоящем на позициях отрицании курдов, может в конечном итоге превратить сам Иран в основную мишень для нападок.
Если окажется, что позиция Ирана обусловлена стремлением «получить поддержку такой страны, как Турция», могут возникнуть очень серьезные последствия, вызванные консолидацией основных сил Ближнего Востока против самих иранцев. Это, в принципе, может стать ловушкой для Ирана.
Иными словами, не стоит игнорировать возможные повороты в политической линии Турции, когда она в союзе с Ираном станет проявлять свою истинную сущность, провоцируя гром и молнии в сторону Тегерана, далее, косвенным образом она превратит Иран в основную мишень, направит на ее праведный гнев, а сама отойдет в тень.
Об этом свидетельствуют крайне противоречивые события, происходящие в Турции в последнее время. В частности, вслед за визитом начальника иранского генштаба в Турцию президент и премьер-министр Турции выступили с заявлениями, в которых озвучили следующее: «Мы готовы к совместной операции против РПК», далее, подразумевая Рожаву, они заявили вполне отчетливо, что «будут совместно действовать в различных регионах», и нельзя игнорировать эти заявления. Это в высшей степени интригующе. Характерно, что ситуация прояснилась, когда Тегеран заявил о том, что подобные выступления категорически не соответствуют действительности.
В нашем понимании заявления обеих сторон не выражают ровным счетом ничего. Важным для нас представляется следующее: видеть факт сближения двух сил и распознать основные факторы, способствовавшие такого рода сближению. Увидев, какие это основные факторы, мы поймем, что подобная форма отношений чревата достаточно серьезными последствиями в самом ближайшем будущем.
По сути, такое положение представляется крайне рискованным для самого Ирана. Если Тегеран планирует какую-то операцию против РПК или Рожавы в союзе с Турцией, то ему стоило бы очень серьезно задуматься о последствиях. Так вот, если в Кандиле или где-либо еще будет проведена совместная операция двух союзнических сил, как говорил об этом турецкий президент, то нужно считать, что после такой операции Анкара непременно отведет назад свои силы, а Тегеран неминуемо останется в самом котле боевых действий.
Ирану следовало бы до тонкостей просчитать то, что политика Турции будет строиться на том, чтобы руками Ирана распространить по всему Ближнему Востоку вражду с курдами. Надо видеть также, до каких пределов может дойти турецкая политика. Безусловно, если будет иметь место нечто подобное, незамедлительно развернется оборонительная война.
— Турецкие власти и их вооруженные банды обстреливают Африн и Шегбу, Отряды народной самообороны Западного Курдистана и «Джейш аль-Сувар» достойно отвечают им. Недавно они заключили соглашение с российскими военными.
Как бы вы охарактеризовали взаимоотношения России и курдов, проживающих в этом регионе? Может ли курдская политика столкнуть Россию с Турцией, как это видно на примере США?
— Россия присутствует в регионе по просьбе Сирии. Цель России заключается в реставрации страны, то есть, восстановление национального государства в Сирии на фоне полной капитуляции или же деполитизации существующей оппозиции. Однако, позиции Сирии крайне слабы ввиду присутствия в стране многих международных сил.
Поэтому дела продвигаются далеко не так, как они того хотели бы. С теми, кто агрессивно настроен по отношению к режиму, она ведет открытую война, ну, а те силы, которые могли бы достичь согласия с режимом, при помощи политических и дипломатических мер, она постоянно удерживает за определенной чертой. Таким вот образом Россия хочет спасти режим Асада.
Отношение России к курдам нельзя назвать полностью враждебным, но и слишком позитивным тоже не назовешь. По мере возможностей она проводит политику, которая, на ее взгляд, позволила бы путем предоставления примитивных прав добиться интегрирования курдов в существующий режим, превратить их в некую платформу, наделенную правами самовыражения посредством режима.
Россия пытается сделать это с привлечением других сил. С одной стороны, этим она постоянно сохраняет актуальной угрозу со стороны турок, проводит политику интегрирования курдов в режим под страхом агрессии со стороны турок, которым она постоянно предоставляет определенные возможности.
Однако, ввиду того, что курды в Рожаве не приемлют такого подхода, достичь желаемого России не удается. Иными словами, живущие там курды не желают сворачивать со своего пути даже на фоне угроз в виде Турции, они не стремятся интегрироваться в действующий режим, куда их пытаются вовлечь путем примитивных тактических подходов. У курдов есть собственный проект. Демократическая Федеративная Сирия и Федерация Северной Сирии станут значительным шагом.
В принципе, на сегодняшний день не очень известно, чего именно добивается Москва в своей курдской политике, какие у нее планы в отношении курдов? Обратите внимание, до сих пор Россия не сделала ни одного заявления по этому поводу, не продемонстрировала своей линии. Время от времени звучали высказывания об автономии, о том, что Россия не против создания кантонов, говорится о приверженности к мирному урегулированию и демократическому решению.
Но сейчас ничего она не говорит о том, в виде какого режима будут воплощены все эти высказывания. Конкретно говорится лишь о ее стремлении сохранить власть действующего сирийского режима.
Россия не сказала ничего конкретного о статусе курдов в сирийской системе, и следствия этой неопределенности позже обозначились во время переговоров в Астане. Между прочим, в Астане Россия больше уделяла внимание Ирану, Турции, другим оппозиционным силам в Сирии, а курдов она даже не восприняла как представителей оппозиции.
Однако при всем этом она не хочет, чтобы в Рожаве безгранично хозяйничали турки. Сегодня Россия придерживается следующей линии: по возможности она стремится максимально подтолкнуть курдов к системе, когда же это не представляется возможным, она не исключает приближения турок до границ Сирии, разумеется, в определенных пределах. Если Турции удастся после Джераблуса и Аль-Баба войти еще в Африн и Шегбу, это будет означать, что свершилось то, чего не удалось сделать ИГИЛ и другим террористическим организациям.
В таком случае не останется и следа от какой-либо гегемонии сирийских властей, в результате крах потерпят и Дамаск, и политика Москвы. В принципе, такая ситуация может послужить курдам отправной точкой для совместных действий. По меньшей мере, можно установить отношения и союзы, ограничивающие агрессию Турции. Следовало бы сказать, что Россия постоянно стимулирует интегрирование курдов в систему своей политической деятельности и дипломатических отношений. Но в Рожаве присутствуют мысль и позиция, которые позволяют курдам противостоять этому.
— После Мосула из лап ИГИЛ был освобожден и Талль-Афар. Что ожидает Ирак после ИГИЛ с учетом влияния США и Ирана?
— На протяжении долгого времени в Сирии идет самая настоящая война, но при этом ведутся определенные поиски. На сегодняшний день несколько спала эскалация сирийской войны.
В частности, поражение и отступление ИГИЛ, концентрация так называемой оппозиции в одном конкретном центре, стягивание сил «Джебхат ан-Нусры» и схожих подразделений внутрь страны, а также ликвидация бывшей оппозиции руками саудитов во многом будут оказывать влияние на дальнейший ход событий.
Формируется такая обстановка, когда основными фигурантами становятся сирийский режим, силы СДС, США и Россия. Уже нет той Сирии, в которой были представители сотен различных идеологических направлений, политических организаций, которые могли на одной территории выражать собственное мнение, и нет связанной с этим борьбы.
В ходе кризиса и боевых действий многие силы, по сути, были практически ликвидированы, взяты под контроль. Боевикам ИГИЛ нанесено серьезное поражение, после которого агрессивная сила, как известно, не может превратиться в боеспособную армию. Под аналогичным контролем находится «Джебхат ан-Нусры». Прочие мелкие банды, все те, что находятся под контролем Катара, Саудовской Аравии и Турции, передислоцировались в Идлиб.
Сегодня здесь складывается следующая картина: Россия, США, частично Турция, Иран, силы сирийского режима и СДС. Можно сказать, что между ними произойдет крупное столкновение на территории Сирии, но столкновение столь значительных сил приведет к совершенно непредсказуемым последствиям, или же они будут искать пути выхода из сложившейся ситуации путем переговоров.
— Какая тенденция наблюдается сейчас?
— Сегодня видно, что они не договорились, но избегают взаимных столкновений. Видно, что ищут пути согласия. Предыдущие переговоры не привели к каким-либо результатам. Ни в Астане, ни в Женеве не было достигнуто никаких результатов, так как основные предметы переговоров были ликвидированы.
Те, кто были открыто представлены в Астане, потерпели поражение и вышли из процесса. На сегодняшний день утратили всякий смысл переговоры, как в Женеве, так и в Астане. Силы, которые были признаны в Астане в качестве стороны переговоров, уже потерпели поражение.
Они все находятся под контролем Турции, фактически они в таком состоянии, что выступает за них Анкара. Кроме них нет никакой оппозиции, а силы СДС, которые могли бы считаться оппозицией, к переговорному процессу не допускаются.
Сегодня есть потребность в поиске новых путей решения сирийского вопроса. Применительно к ним используется общая концепция в виде восточного и западного побережий Евфрата. На одной стороне сложилась ситуация, где главными фигурантами являются США и силы СДС, а на другой стороне располагаются силы режима, Россия и связанные с ней Турция и Иран.
Если будет достигнута договоренность о прохождении линии границы по Евфрату, то это станет шагом, под которым подразумевается начало политического урегулирования проблемы Сирии. В этом регионе следует ожидать или эволюцию Сирии в направлении политического урегулирования, или же возобновления столкновений самого разного масштаба.
На практике признаки политического урегулирования можно видеть на примере переговоров между Вашингтоном и Москвой, но, с другой стороны, заметны и случаи взаимных угроз, чреватые углублением кризиса и перерастанием в открытые столкновения.
Хотел бы сделать следующий вывод: если процесс политического урегулирования начнется, то налицо будет Сирия, в которой боевые столкновения уйдут на задний план, но не исключена вероятность их перемещения в центр Ирака. Впрочем, имело места переброска некоторых групп ИГИЛ из Сирии в Ирак.
Как я говорил в начале, вероятность смещения эпицентра боевых действий в Ирак может укрепиться в том случае, если США будут реализовывать реально свою иранскую политику. Однако если смещение в сторону Ирака все же состоится, то вполне вероятно образуется огромный театр военных действий, на котором столкнутся интересы многих региональный государств. Иными словами, ближневосточный кризис может вновь переместиться в Ирак, что превратит страну в эпицентр новых столкновений.
Возвращаясь к нашей теме, как говорил ранее, скажу и сейчас, что ситуация отнюдь не так проста и заурядна, чтобы ИГИЛ пришел в Ирак и за одну ночь взял Мосул и в течение короткого отрезка времени ликвидировал иракский режим. Этот вопрос очень важен в плане понимания иракских реалий и проведения анализа.
Являясь центром крайне глубоких противоречий и раздробленности, Ирак представляет собой результат собственных слабостей и поражений перед ИГИЛ. Серьезным успехом представляется то, что группировки ИГИЛ в определенной степени были отброшены назад, или, в особенности, успешно проведена мосульская операция, а вслед за этим в неожиданно короткие сроки была проведена операция в Талль-Афаре.
Но не стоит в этом плане обманываться, ибо нельзя это назвать победой, завоеванной мощными вооруженными силами в ходе развернутых боевых действий. Ирак ведь воюет со сломленной и обреченной на поражение силой. Известно, что хребет ИГИЛ был сломлен в Кобани, Рожаве, где боевики были разгромлены и понесли очень серьезные потери. Тогда поддерживающие их силы региона уже были не в состоянии продолжить свою поддержку, свернув инструменты реальной поддержки.
Приходим к выводу о том, после стольких кровопролитий ИГИЛ уже не та грозная сила, какой была недавно, поэтому ни в Мосуле, ни в Ракке он уже был не в состоянии оказать серьезное сопротивление, а в Талль-Афаре вообще не оказал никакого сопротивления. Если бы дело заключалось только в проблеме ИГИЛ, то Ирак одержал бы большую победу, но проблема не только в ИГИЛ.
Гораздо более глубокой является проблема самого Ирака. Противоречивая ситуация наблюдается при взгляде с международных и региональных позиций. В политическом смысле в Ираке налицо очень сильное иранское влияние. Это фактически территория гегемонии Ирана, и ни при каких условиях он не уступит ее.
Это продиктовано существующими реалиями, в то же время действующая власть участвует в борьбе против ИГИЛ в рамках международной коалиции. Здесь имеет место власть, связанная отношениями с Ираном и США одновременно. Но не следует забывать, что одна из этих двух плоскостей – это США, мечтающие о создании регионального анти-иранского альянса и полном поражении Ирана.
Очевидно, что США не передадут так просто Ирак в руки Ирана. Что касается самого Ирана, то он тоже так легко не оставит свои интересы в Ираке, потому что отказ от Багдада неминуемо обернется перемещением театра военных действий на территорию самого Тегерана. Именно поэтому Иран предпочитает вести войну за свои интересы на территории Сирии и Ирака. Скажем, ИГИЛ терпит полное поражение, что же дальше? Чем обернется такая ситуация?
Или Иран оказывается более успешным в своей иракской политике, и тогда США терпят неудачу, или же американцы оказываются более удачливыми в проведении иракской политики, и тогда они, скорее всего, превращают Ирак в анти-иранский арабский фактор в рамках альянса стран Персидского залива. Есть определенная проблема, и пока неизвестно, какие масштабы она обретет в предстоящем периоде.
— Предположим, что иракские власти нанесли поражение ИГИЛ. Как они будут решать проблемы после этой победы?
— Во-первых, имеют место конфессиональные проблемы. Между шиитами и суннитами идет борьба за власть. Во-вторых, есть курдская проблема. Есть недееспособная конституция ранее созданной федерации. Все это очень актуально. Предположим, что ИГИЛ терпит поражение, освобождаются Мосул, Талль-Афар, но ведь и в Мосуле, и Талль-Афаре живет множество этнических и конфессиональных групп. И не факт, что все они воспринимают политику властей.
Они требуют определенного статуса, соответствующего их этническим и конфессиональным позициям. На данный момент они еще не озвучивают свои требования, но обязательно выдвинут их в скором времени. Давайте говорить открыто, каково будет положение езидов в Шенгале? Что будет с христианами? Что ожидает шиитов Талль-Афара? Что будет с суннитами Мосула? В этой стране не решен ни один из вопросов, связанных с американо-иранскими взаимоотношениями, этническими и религиозными меньшинствами. Все проблемы продолжают оставаться актуальными.
Наиболее важной из проблем, безусловно, является курдская проблема. В условиях недавнего освобождения Мосула актуализация в настоящее время вопроса о референдуме в Южном Курдистане и определенные поиски независимости можно рассматривать в качестве показателя того уровня, на котором сегодня находится существующая проблема.
Сегодня курды хотят найти свое самовыражение в форме референдума, и это — основной вопрос. Завтра основным вопросом может стать поиск путей самовыражения у суннитов. Все эти пункты могут сделать крайне затруднительным образование единства в Ираке. Проблемы могут быть решены или на почве реставрации достаточно демократичного федерального Ирака, и все в таком случае будут согласны, или же эскалация силы будет набирать новые, гораздо более серьезные обороты.
Было бы ошибочным оценивать имеющие здесь вопросы только лишь с точки зрения борьбы против ИГИЛ. Хотя, в принципе, террористам удалось одержать свои кровавые победы на почве этих самых противоречий и обстановке недоверия, созданной в силу этих противоречий. И дальнейшие поражения ИГИЛ отнюдь не может считаться устранением этих противоречий. Полное уничтожение террористов будет считаться началом выхода глубоко завуалированных проблем на поверхность. Это может привести к дальнейшему усугублению проблем.
— Что может быть в таком случае?
— Признаться, меня тоже беспокоит этот вопрос? Сегодня, с одной стороны, действует международная коалиция, находящаяся в союзе с властями Ирака под эгидой борьбы против ИГИЛ, с другой стороны, есть фактор Ирана. Что же будет в итоге?
В прошлом тоже имели место аналогичные события. Садам Хусейн был свергнут при вмешательстве американцев. США тогда смотрелись в качестве очень влиятельного судьи, но исподтишка они оставили свой отпечаток на режимах Ирана и Ирака. Успех Белого дома на Ближнем Востоке чуть ли не привел Иран к власти в Ираке.
Обе стороны пережили подобную практику. Неужели подобное повторяется? Неужели американцы и на этот раз дадут Ирану пожинать плоды своего успеха? Или Тегеран собирается отказаться от своей гегемонии? На мой взгляд, ни Иран не откажется от своей гегемонии, ни американцы не захотят повторения ситуации, сложившейся после свержения власти Саддама Хусейна.
Если США согласятся с повторением той ситуации, то какой тогда смысл в создании союза арабских стран? Стало быть, проблема имеет гораздо более глубокий и серьезный характер. Это может в ближайшем будущем превратить Ирак в эпицентр новых столкновений, следовательно, проблема обретет совершенно иной масштаб.
— Курды живут в самом пекле ближневосточного хаоса. Уделена ли курдам какая-либо роль в условиях подобного хаоса, предусмотрен ли для них какой-либо конкретный статус?
Или курды вынуждены создавать все собственными руками? На ваш взгляд, хорошо ли представляют себе курдские организации суть ситуации, в которой оказались?
— Положение курдов и вообще курдская проблема играют серьезную роль в ближневосточном кризисе. Неслучайно ближневосточный кризис, пройдя сквозь Тунис, Ливию, Египет и страны Персидского залива, набрал ускорение и сконцентрировался в Сирии, Турции, Ираке и Иране.
Это свидетельствует о значительной роли курдского вопроса в рамках всего ближневосточного кризиса. Подобная ситуация имеет место ввиду очевидной роли, которую играет курдская проблема. Кризис настолько глубок, что неправильный подход может не только не привести к решению, но и усугубить деструктивный процесс во всех сферах кризиса, что чревато множественными разрушительными последствиями.
В этом плане Сирия представляет собой наиболее типичный пример. Почему, к примеру, Сирия не смогла выйти из кризиса так, как это получилось в Египте, Тунисе, Ливии, странах Персидского залива? В Сирии кризис начался внезапно и продолжается с этого дня по настоящее время, практически не сбавляя своих темпов. Почему иракский кризис никак невозможно урегулировать даже после казни Саддама Хусейна?
Урегулирование ближневосточного кризиса не представляется возможным без правильного подхода к курдской проблеме. Прагматичные подходы, преследующие личные и сиюминутные интересы, не только не способствуют урегулированию кризиса, напротив, они усугубляют его. Переживаемая нами проблема не из тех, что имели место после Первой мировой войны.
Сейчас уже нет того Ближнего Востока, на котором упражнялись некоторые государства, раскраивая границы на свой вкус после установления господства силовыми методами. Ближний Восток уже вышел из тех рамок. Тот Ближний Восток был буквально сконструирован в годы Первой мировой войны, но плоды подобного «конструирования» сегодня обходятся очень дорого. Именно поэтому наиболее правильным подходом может быть только конструктивный подход, направленный на урегулирование кризиса.
К сожалению, такой подход не проявляется. На данный момент практически не видно похода, который был бы основан на стремлении его урегулировать на базе комплексного анализа всех его общественно-исторических причин.
Критику двух основных сил можно начать, в первую очередь, с международных кругов, чья политика основана на методе поверхностного «лечения» кризиса современной капиталистической системы. Кроме того, региональные национальные государства обеспокоены, в первую очередь, сохранением собственных гегемоний: этнических, религиозных и национально-государственных.
Оба этих расчета, впрочем, являются причинами ближневосточного кризиса. Интересы международных кругов, форма отражения международных интересов на ближневосточном уровне и является основной причиной кризиса.
Вторая причина заключается в господстве и гегемонии национальных государств. На сегодняшнем этапе эта логика способствует углублению кризиса. Обратите внимание, именно поэтому никто не называет проблему своим именем. Хотя курдская проблема является самой глубокой проблемой Ближнего Востока, но подходы к ней такие, будто это какой-то обыденный вопрос.
Курдская проблема воспринимается гораздо больше в национально-государственной проекции. Сегодня на этой проблеме пытаются строить политику, но при этом никто не может предложить свой план Ближнего Востока, который будет способен охватить интересы всех населяющих его народов.
Какова политика международных кругов в плане курдской проблемы? Что из себя представляет курдская политика США? Кого они поддерживают в освободительной борьбе курдского народа в Северном Курдистане?
Они поддерживают турецкий режим. Они безмолвствуют в отношении курдской проблемы в Иране. В Рожаве они пошли на определенные тактические отношения в курдском вопросе, но молчат по поводу статуса курдского народа. Их политика настолько прагматична, что проявляется по принципу: «Курды нужны, потому что они воюют, но поглядим, чем это все закончится».
И они готовы сказать свое последнее слово строго в соответствии с итогами событий. Иными словами, курдский вопрос используется ими сугубо в тактических целях. Действительность такова, что курды смогут обрести статус только в том случае, когда будут представлять собой силу в масштабе всего Ближнего Востока. Но если не удастся сплотиться в такую силу, то все будут стремиться в очередной раз разобщить народ, превратить его в новый аспект кризиса и сделать незначимой частью Ближнего Востока нового формата. Сегодня схожая картина в отношении курдской проблемы наблюдается и в странах Европы, и в России.
Основная причина кризиса уходит корнями в прошлое, когда на почве отрицания курдов был создан определенный статус, на котором была создана определенная мировая система. Именно так образовался этот кризис, основным элементом которого является отрицание курдов. Это продолжается и сегодня. Кризис не может быть урегулирован до тех пор, пока не будет выработан правильный подход к курдской проблеме. То же самое можно сказать и в отношении региональных государств.
Анализ национальных государств, возникших в результате перекройки ближневосточной карты по итогам Первой мировой войны, показывает, как курды были разделены на четыре части, в каждой из которых стали создаваться национальные государства под девизом максимального отрицания факта существования самих курдов.
Это такие национальные государства, как Турция, Сирия, Ирак и Иран. Однако, как бы ни разобщили курдов, народ не растворился ни в одном из этих национальных государств. Напротив, с возникновением ближневосточного кризиса и хаоса на долю курдов выпала серьезная роль, когда они своей борьбой и мощным сопротивлением буквально вытянули свою проблему на повестку дня.
Турция совершенно не подходит к решению курдской проблемы. Иран не очень обеспокоен решением курдской проблемы. Сирия тоже не собирается решать курдскую проблему, поскольку в данной ситуации она опирается на поддержку различных международных сил. Она не вырабатывает никаких подходов к курдской проблеме, потому что сама находится в состоянии упадка и распада.
Международные силы не предлагают никакого решения, региональные государства тоже молчат в отношении курдской проблемы, поскольку им не хочется отказываться от своей гегемонии, или делить ее с кем-то. Что же получается? Видимо, в таком случае у курдов не остается иного выбора, кроме как самостоятельно выработать решение собственной проблемы.
Сегодня курды оказались на повестке отнюдь не потому, что какие-то силы решили поддержать курдов или хотят предложить свою модель решения проблемы. Никто, по сути, не делал акцент на привлечении внимания к положению курдов. Народ оказался в центре внимания сугубо из-за своей самоотверженной борьбы.
В таком случае, можно сделать следующий вывод: на данный момент ни у международных, ни у региональных кругов нет намерений, сделать хотя бы один шаг в решении курдской проблемы. Но курды, сыграв в период кризиса серьезную роль, своей борьбой буквальной выдвинули на повестку дня курдский вопрос и превратились в серьезную силу.
В таком случае, курдам надо вооружиться мышлением, правильным с точки зрения целостности Курдистана, и взять за основу мудрую политику, способную выдвинуть на передний план определенный статус курдов во всех частях раздробленного Курдистана. Курдам необходимо выработать собственное решение собственной проблемы. Если курды сами не придут к решению, не стоит ждать от международных и региональных сил готового решения.
Такого рода восприятие проблемы было бы ошибочным, если и в других частях Курдистана по примеру свержения Саддама Хусейна кто-то будет надеяться на то, что «кто-то свергнет действующий режим, и нам выпадет возможность создания федерации», это будет серьезной исторической ошибкой.
Ведь если посмотреть на историю с сегодняшних позиций, те, кто создал федеративное курдское государство после свержения Саддама, в какой-то степени жалеют об этом. В таком случае курдам необходимо, совершенно не связывая решение своего вопроса с международными и региональными силами, особо не питая надежды на них, представить собственный проект единого и неделимого Курдистана, собрать модели, представленные всеми частями Курдистана, в том числе диаспорой, и сформировать собственный статус в мировом масштабе. Это смогут сделать только сами курды.
Если же курды не сделают этого, то не следует надеяться, что интересы международных сил с какой-либо вероятностью совпадут с интересами курдов. В какой-то степени постоянно существует опасность оказаться жертвой интересов различных региональных групп.
Газета «Свободный Курдистан» № 9 (171) 2017 г.