Ширин Аламхули, Фарзад Камангар, Али Хейдариан, Фархад Вакили и Махди Асламьян. Первые четверо обвинялись в членстве в Партии свободной жизни Курдистана (ПСЖК). Пятый в том, что состоял в Ассоциации монархии в Иране.
Ширин Аламхули была активисткой и революционером, Камангар, Хейдариан и Вакили — учителями. Однозначных доказательств против них не было, но решение об их казни приняли всего за несколько минут.
Как и многих других политзаключённых, их обвинили в том, что они «враги Аллаха». Иранский режим трактует оппозицию для себя как «оппозицию Аллаху». Режим считает Аллахом самого себя.
9 мая 2010 года пятеро узников были казнены в тюрьме Эвин. Перед этими казнями были другие. После них, стало ещё больше.
Иран относится к числу стран с наибольшим количеством смертных приговоров.
Аламхули было 28 лет. В письме, которое она написала за несколько дней до казни, она говорит о беззаконии и о том, что решение было политическим.
«Сегодня, 2 мая 2010 года, меня снова привели на допрос», – начинается письмо.
«Один из следователей сказал мне: «В прошлом году мы пощадили тебя, но твоя семья не стала сотрудничать с нами». Иными словами, я здесь в качестве заложника, и меня не отпустят, пока не получат, что хотят. Это значит, что меня либо будут держать пленником, либо повесят, но ни за что не отпустят».
Это письмо написано за четыре дня до казни. Когда Аламхули пишет о трёх годах, проведённых в тюрьме, она говорит, что ей даже не позволили иметь адвоката. Вкратце её жизнь в тюрьме может быть описана двумя словами: «насилие и жестокость».
Аламхули, пережившая целые дни пыток, пишет: «Находясь в руках военных сил, я прошла сквозь дни боли. За что они арестовали меня и за что повесят? За то, что я — курдянка? Я такой родилась, и за это меня истязали и мучили».
Иранские власти хотели, чтобы Аламхули отказалась от своей курдской идентичности. Ответ Аламхули был прост: «Чтобы сделать это, мне пришлось бы отринуть самою себя. Мой язык — курдский. Я выросла, говоря по-курдски. Но мне не разрешали ни говорить, ни писать на моём языке».
Обращаясь к судье и к прокурору, Аламхули указывает на незаконность всего процесса: «Поскольку я не достаточно знаю персидский язык, то предоставила объяснения на родном языке, и вы даже не смогли понять, что я сказала».
В письме говорится:
«Ваши пытки, эти боль и страдания, снятся мне в ночных кошмарах… Я мучаюсь от головной боли после ударов, полученных на допросах. Бывают дни, когда от этой головной боли я теряю сознание. Я не понимаю, что происходит со мной и вокруг меня, и часами не могу прийти в чувство. Благодаря этим пыткам я почти полностью лишилась зрения, и вы не предоставили мне никакого лечения».
«Я знаю, что то, что вы сделали со мной и моей семьёй, вы сделали не только с нами. Вы испробовали эти пытки на Зайнаб Джалалиян, Рунак Сафазаде и на многих других молодых курдах. Целыми днями престарелые курдские матери проводят в ожидании в надежде увидеть своих детей. Каждый раз, когда звонит телефон, они в страхе вздрагивают, опасаясь получить дурные вести. Они спрашивают себя, неужели моего ребёнка повесили?
За несколько дней до 2 мая 2010 года они снова вызвали меня на допрос в 209-ую секцию тюрьмы Эвин и повторили свои голословные обвинения. Они хотели, чтобы я сотрудничала с ними, и сказали, что отменят смертный приговор. Бесполезно. Мне было нечего сказать, кроме того, что я уже сказала на суде. В итоге они захотели, чтобы я повторила на видеокамеру то, что они скажут. Я отказалась. Тогда они признались: «Мы хотели помочь тебе, но твоя семья не помогла нам». Тогда чиновник сообщил, что они казнят меня».