Удары беспилотников по двум крупным нефтяным объектам Aramco в Саудовской Аравии в сентябре оставили многих наблюдателей озадаченными. Хотя официальные лица в Вашингтоне и Эр-Рияде обвиняли Иран в этих нападениях, агрессия такого рода, казалось, противоречила более примирительным позициям правительства президента Ирана Хасана Роухани. Действительно ли в интересах Ирана так резко обострить кипящий конфликт с Соединенными Штатами и их региональными партнерами?
Хуситы, союзники Ирана в кровавой гражданской войне в Йемене, сразу же взяли на себя ответственность за удар по нефтяным объектам Саудовской Аравии, но изощренность атаки указала на государственного актора и в конечном счете на Иран как виновника. Хотя иранские официальные лица отрицали какую-либо причастность к инциденту, некоторые комментаторы предположили, что в нападениях участвовали элементы сил безопасности Ирана, даже если эти удары не были организованы на уровне государства.
Многие эксперты, включая нынешних и бывших аналитиков и чиновников в правительстве США, придерживаются мнения, что фракционность определяет стратегическое поведение Ирана. Эта линия мышления (хотя и не полностью принятая администрацией президента США Дональда Трампа) в целом предполагает, что агрессивные действия иранских военных часто руководствуются императивами спорной внутренней политики страны. Министерство иностранных дел Ирана, которое служит главным собеседником для Соединенных Штатов и других западных держав, предстает в этом свете как «хороший полицейский» в сравнении с «плохим полицейским» – жесткими сторонниками режима. Корпус стражей исламской революции (КСИР), филиал иранских вооруженных сил, тесно связан со сторонниками жесткой линии. Как полагают, он проводит агрессивные действия, чтобы подорвать легитимность и влияние более прагматичного правительства Роухани. Сторонники жесткой линии, особенно в рядах КСИР, проводят политику, направленную на подрыв позиций умеренных внутри страны и за рубежом, что затрудняет деятельность Роухани на международной арене.
Однако проблема данного подхода заключается в том, что он основан на ошибочных представлениях о том, как в Исламской Республике Иран осуществляется процесс принятия решений. Видеть Тегеран беспомощным, раздираемым антагонистическими группировками – это заблуждение. Под согласованным давлением Трампа отдельные части иранского режима сомкнули ряды. Западные политики должны принять тот факт, что Иран проводит свою политику безопасности в качестве единого государственного актора.
Политическая система Ирана состоит из дискретных образований и центров силы. К ним относятся исполнительная власть, которую Роухани в настоящее время возглавляет, КСИР и верховный лидер – с 1989 года эту должность занимает аятолла Али Хаменеи. В контексте политики обороны и безопасности эти центры силы могут не всегда видеть друг друга, но они не работают в изолированных бункерах. Под эгидой Высшего совета национальной безопасности различные части политического и военного истеблишмента Ирана встречаются для принятия решений, затрагивающих национальную безопасность. Даже за пределами этого форума Роухани и его кабинет регулярно консультируются и обмениваются информацией с КСИР. Во время переговоров, которые привели к ядерной сделке в 2015 году, например, МИД часто вел переговоры с КСИР. Исполнительная власть и КСИР также координируют политику в Сирии, где КСИР контролирует поддержку Ираном сил президента Башара Асада и проводит операции наряду с обычной армией Ирана.
Как над исполнительной властью, так и над КСИР главенствует верховный лидер (рахбар), который является главным политиком в Исламской Республике. Если верховный лидер отвергает идею, то ни одна часть режима не приводит ее в действие. Хаменеи имеет представителей в каждом государственном учреждении и, самое главное, в Высшем совете национальной безопасности для обеспечения того, чтобы все оружие режима было направлено на определяемые рахбаром политические цели.
По этой причине нет никаких сомнений в том, что администрация Роухани была полностью осведомлена о нападениях на Aramco до того, как они произошли. Роухани, министр иностранных дел Ирана Джавад Зариф и КСИР отрицали, что за ударами стоит Иран. Но изощренность атаки говорит о том, что КСИР руководил операцией, а он не стал бы действовать без недвусмысленного одобрения канцелярии Верховного лидера и Высшего Совета национальной безопасности. Верховный лидер позволяет КСИР действовать самостоятельно в определенных пределах при выполнении рутинных операций. Однако атака такого масштаба, которая могла бы легко спровоцировать эскалацию отношений с Саудовской Аравией и, возможно, даже с Соединенными Штатами, не является обычной. Решение об этой атаке было стратегическим, и в ней должны были участвовать высшие должностные лица страны.
То, что решение нацелиться на саудовские нефтяные месторождения было принято всем государством, а не только КСИР, свидетельствует о консенсусе внутри иранской системы. Отдельные части иранского режима встретили то, что они рассматривают как враждебность администрации Трампа и Саудовской Аравии, имея единый подход. Исламская республика продемонстрировала многочисленными действиями за последние шесть месяцев, что она ответит силой на кампанию санкций Вашингтона («максимальное давление» США). Инциденты, такие как удары по Саудовской Аравии или операции против танкеров в Персидском заливе, не являются попытками возмездия – они рассчитаны на то, чтобы отнять рычаги влияния у противников Ирана. Этот подход, возможно, уже приносит свои плоды. Стремясь к деэскалации после терактов в Aramco, Саудовская Аравия согласилась на переговоры с Ираном при посредничестве Пакистана.
(Удары Ирана по танкерам в Персидском заливе и по нефтяным объектам саудовцев рассчитаны на нагнетание военно-политической и экономической неопределенности на Ближнем Востоке. Они демонстрируют уязвимость морских и сухопутных коммуникаций, через которые осуществляется 30 процентов мирового экспорта нефти, и угрожают большой войной на Ближнем Востоке (например, между Саудовской Аравией и Ираном), которая способна поднять цены на нефть до астрономического уровня, обрушив мировую экономику. Кроме того, такая война может привести к появлению миллионов беженцев, что станет проблемой для Европы. Тем самым Иран оказывает давление не только на Саудовскую Аравию, но, косвенно, и на США, и на их европейских союзников. Иран пытается продемонстрировать, что цена отказа Трампа от ядерной сделки и введения новых санкций против Ирана может стать неприемлемой для союзников США и для самой Америки. Эти акции Ирана оказались чрезвычайно успешными. Хотя и не удалось добиться возвращения к ядерной сделке, Демократическая партия США уже пообещала вернуться к ней в случае победы на выборах 2020 года. Сам президент Трамп ищет возможности для переговоров с Ираном. Кроме того, избегание Трампом ответных ударов по Ирану (в ответ на сбитый иранцами американский беспилотник) и неготовность защитить саудовцев привели к резкому ослаблению роли США во всем мире, включая Персидский залив, и к заметному военно-политическому усилению Ирана. – Прим.).
В отношениях с США различным частям политического аппарата и аппарата безопасности Ирана исторически было трудно достичь консенсуса. Лишь в нескольких случаях с момента образования Исламской Республики этим органам удалось договориться о том, как следует обращаться к этой стране. Например, в 2001-м, когда интересы Тегерана совпали с целями Вашингтона во время американского вторжения в Афганистан, Иран решил поддержать усилия США. Подобно ядерной сделке 2015 года (сделка предусматривала отказ Ирана от военной части ядерной программы в обмен на снятие с него американских экономических санкций), эти моменты консенсуса внутри иранского режима были исключением, а не правилом.
Сегодня, после нескольких лет споров, режим наслаждается новым внутренним единством перед лицом США. Кампания максимального давления администрации Трампа сдвинула основные фракции Ирана ближе друг к другу в определении политической стратегии. В своем исчислении затрат и выгод Иран встал на путь, который отдает предпочтение эскалации, а не капитуляции. Атаки на Aramco могут быть не изолированным актом, а началом следующего этапа кампании Ирана по противодействию американским санкциям (президент США Трамп в одностороннем порядке вывел США из ядерной сделки с Ираном в 2018 году и обрушил на эту страну самые тяжелые санкции за всю историю отношений США и Ирана в рамках кампании «максимальное давление». – Прим.).
По мере того как Соединенные Штаты разворачивают свой ответ на недавнюю иранскую активность, официальные лица и наблюдатели в Вашингтоне должны понимать реальный характер политики в Тегеране. Более привлекательным повествованием может быть видение двух лагерей внутри Ирана, борющихся за душу Исламской Республики и будущее ее отношений с Соединенными Штатами. С этой точки зрения Вашингтону нужно только найти способы укрепить позиции умеренных. Однако в вопросах, касающихся национальной безопасности, режим действует сознательно и в унисон. Поведение Ирана сегодня проистекает не из внутренней борьбы внутри режима, а из общей системной убежденности всех элементов иранской политической системы в необходимости решительных действий. Иран ищет способы усилить рычаги воздействия и заставить своих противников изменить свою политику. Он рассматривает провокации как наиболее эффективный способ улучшить свое шаткое положение на Ближнем Востоке и в отношениях с Соединенными Штатами.
По сравнению с ближневосточной политикой Вашингтона, принятие решений Тегераном является устойчивым и последовательным. Нынешняя и будущая политика США в отношении Ирана должна начинаться с предпосылки, что Исламская Республика является суммой ее частей и что пытаться наделить полномочиями умеренных или лишить власти сторонников жесткой линии наивно. Вашингтон должен иметь дело с Ираном таким, какой он есть, а не с таким, каким он хочет его видеть.