Немецкое лекарство против французской болезни грозит целым букетом побочных заболеваний
Призрак бродит по Европе
Он снова родом из Германии, только коммунизм на сей раз ни при чем. Привидение зовется PEGIDA. Если это слово ничего вам не говорит, не смущайтесь: три месяца назад его вообще не было. Зато сегодня в Google свыше 20 миллионов сообщений о «движении PEGIDA» на всех языках. Правда, что такое PEGIDA (на кириллице — «Пегида», 60 тысяч упоминаний) все равно непонятно.
Аббревиатура дословно расшифровывается как «патриотичные европейцы против исламизации Старого Света» (Patriotische Europaer gegen die Islamisierung des Abendlandes). Поэтому не удивительно, что немецкие СМИ и эксперты чаще всего определяют это движение как правоэкстремистское, националистическое и быстро растущее. Последнее — абсолютно бесспорно, особенно после парижской трагедии.
В самом деле, если в октябре прошлого года на первом митинге движения в Дрездене было 320 человек, то в минувший понедельник, сразу после парижских событий, вышло больше 25 тысяч. После расстрела редакции «Шарли эбдо» свои «пегиды» (оставим это слово в нашей транскрипции — «О».) возникли в десятках городов ФРГ: «легида» в Лейпциге, «бергида» в Берлине, «богида» в Бонне, «дюгида» в Дюссельдорфе и т.д. Появились и «родственники» — в Швейцарии и Австрии. Всюду свои инициаторы, но все они явно ориентируются на дрезденский оригинал.
Его «создатель» некто Лутц Бахман. Ему 41 год. Он не политик, не востоковед, даже не журналист, а повар, сын мясника. После объединения страны попытался заниматься рекламой в сфере секс-индустрии, но вскоре был осужден на три года за воровство со взломом и нанесение телесных повреждений. Вместо того чтобы идти в тюрьму, сбежал в Южную Африку, где жил под чужим именем, пока не был разоблачен и выслан в ФРГ.
В Facebook Бахман не скрывает, что симпатизирует неонацистам и правым экстремистам. Но в интервью серьезным СМИ уверяет, что хочет помешать усилению ультраправых (вроде французского «Национального фронта» Марин Ле Пен), а потому выступает за разумное отношение к беженцам и иммигрантам. Это значит, что он ничего не имеет против беженцев из «горячих точек» (равно как и против мусульман), но не готов мириться с тем, что в стране широко открыты двери для «экономических беженцев» и криминальных элементов со всего мира, которым предоставляются исключительные условия, в то время как бедные немецкие пенсионеры не могут себе позволить лишний кусок хлеба.
Тот, кто следит за жизнью в Германии, знает: это традиционные и выдуманные аргументы из репертуара крайне правых, спорить с которыми бессмысленно. Нужно просто помнить, что в Германии постоянно не менее 10 процентов считают себя сторонниками жесткой власти, типа нацистской.
Три противника и три составных части «Пегиды»
Из программных тезисов «Пегиды», которые появились месяц назад, невозможно понять, что подразумевают под исламизацией страны активисты движения. Более того, считывая с плакатов лозунги на демонстрациях, понимаешь, что у «Пегиды» три врага: иммигранты, правящие политики и СМИ, а вот исламизация в списках не значится. Политиков и журналистов иначе как предателями и лгунами просто не называют. Не редкость — изображение Меркель в мусульманском платке. А то и с «калашниковым». Еще чаще встречаются различные требования к ней: прекратить кормить восток, выгнать иностранных преступников, уйти в отставку. Учитывая, что все это — давние требования неонацистов и крайне правых, совсем не удивительно, что «Пегида» родом из столицы Саксонии Дрездена.
Дело в том, что по целому ряду исторически объяснимых причин после объединения страны именно этот город стал центром притяжения для всех неонацистских и «национал-патриотических» партий. Их представители порой даже попадали в земельный парламент как депутаты от городков и деревень, называющих себя «национально освобожденными территориями» (то есть, «свободны от коммунистов, иностранцев, панков и прочей нечисти»). «Скинхеды саксонской Швейцарии», «Штурм-34», «национально-освободительное подполье» — вот только часть групп, пытавшихся воевать с властью и терроризировать население. Эксперты считают, что в Саксонии для неонацистов возникла благоприятная обстановка, поскольку правящие там 25 лет консерваторы (ХДС) не видят опасностей справа («слепы на правый глаз»).
С другой стороны, надо понимать, что ХДС остается там у власти только благодаря настроениям местного населения, которое и до объединения было очень консервативным. Ситуация усугубилась после 1990-го, когда закрылись большинство предприятий и госхозов (аналог «совхозов» в ГДР.— «О»). Не имея образования, квалификации и потому надежды найти работу в другом регионе, саксонцы нередко ощущали себя обделенными. В силу этого Бахману не составило особого труда внедрить там тот лозунг Wir sind das Volk («Народ — это мы»), под которым происходили революционные события в 1989 году. Тогда это имело смысл: хватит управлять от нашего имени, народ — это мы. Сейчас понимать его следует немного иначе: вспомните о народе. Пожалуй, именно это требование является основным двигателем толпы, собирающейся по понедельникам под лозунги «Пегиды». Именно недовольство политикой и политиками, а не страх перед исламом, которого в Дрездене никто и не знает: мусульмане в столице Саксонии составляют всего 0,1 процента населения.
Наконец, еще один фактор, вызывающий недовольство дрезденских протестантов: средства массовой информации, работники которых, как правило, ищут короткие и однозначные объяснения. Объяснить «Пегиду» было проще всего, окрестив ее националистическим движением. Это обидело многих из тех, кто выходит на улицу. Профессор Вернер Патцельт, социолог из дрезденского университета, интервьюируя демонстрантов, не раз слышал обиженные слова: мы недовольны тем, что нас называют неонацистами, ведь мы «всего лишь» недовольны политикой правительства. По мнению Патцельта, основная причина появления и быстрого роста «Пегиды» «дефицит коммуникации», то есть недостаточное объяснение происходящего политиками и СМИ.
А причем тут ислам?
Нет, недовольных иммигрантами, платками, хиджабами, шумными арабскими и турецкими детьми много. Многим и в ФРГ, и в других странах Старого Света не нравится, что на улицах все больше людей «неевропейской» внешности. Но винить в этом Меркель, беженцев или ислам бессмысленно. Поздно пить боржоми — эти проблемы европейцев созданы их предками. Французы, голландцы, англичане расплачиваются за свое колониальное прошлое. А немцы — за свое нынешнее благополучие. Достаточно вспомнить недавнюю историю и цифры.
В ФРГ постоянно живут примерно 4 миллиона мусульман (процентов пять населения). Большинство — граждане ФРГ. 90 процентов из них (по данным фонда Bertelsmann Stiftung) считают не шариат, а демократию правильной формой правления.
Из них не более трети приехали в последние 25 лет как беженцы (афганцы, иранцы, сирийцы, курды, чеченцы, косовары и т. д.). Основная же масса немецких мусульман — почти 3 миллиона — турки и арабы, которые (сами, или их предки) были завезены немецкими властями и предпринимателями в 50-60-е годы для выполнения плохо оплачиваемых и тяжелых работ, не требующих квалификации (шахтеры, чернорабочие, строители, литейщики и т. д.). Было это сделано, чтобы восстановить ФРГ с минимальными затратами. Им не разрешали привозить семьи, поскольку считалось, что они приезжают ненадолго. Отсюда и термин «гастарбайтеры» — рабочие-гости.
О том, что они мусульмане, в те годы никто и не думал. Если где и были мечети, то на задних дворах общежитий. Но в 1980-е, параллельно с усилением ислама в мире, усилился он и в ФРГ. А поскольку у немецких турок и арабов не было денег на содержание имамов или строительство мечетей, это взяли на себя богатые единоверцы в Турции, Саудовской Аравии. Они присылают имамов, проповедников, литературу.
А гастарбайтеры тем временем стали все чаще оставаться в стране, брать гражданство, жениться на немках, которые, как правило, с готовностью принимают ислам. Нередко турки, выросшие и интегрированные в ФРГ, говорящие по-немецки, привозили невест с исторической родины. А потом отправляли своих детей, имеющих уже немецкие паспорта, на воспитание к бабушкам в Турцию — так дешевле, да и удобнее. Аналогичные истории происходят во Франции, Англии, Бельгии.
Потом, лет в 13-14, эти дети возвращаются на Запад (в Германию, Францию) и, естественно, оказываются совершенно неподготовленными к жизни там. Ни языка, ни знаний, необходимых для обучения или работы, у них нет.
Параллельные миры
Но есть еще мечеть, есть имамы. Это абсолютно закрытая для властей зона. Запретить мусульманам ходить в мечеть невозможно. Заставить имамов говорить то, что нужно западным политикам, но не соответствует убеждениям самих имамов, невозможно тоже. Хотя бы потому, что большинство из них присланы из-за границы и имеют своего высшего руководителя. В итоге каждый проповедник говорит то, что считает нужным. А доказать подрывной характер его речей нереально, так как в религиозных текстах неоднозначно все и всегда.
Поэтому сейчас немецкие власти ищут способы и формы сотрудничества с теми исламскими союзами и общинами, которые против экстремизма и готовы работать всюду, где есть молодые мусульмане (в школах, тюрьмах, спортклубах), чтобы дать альтернативу молодым людям, подверженным радикальным влияниям. При этом надо помнить, что это совершенно отдельная, параллельная немецкой (французской, бельгийской) социальная сфера, со своей музыкой, телевидением, языком, интернетом. Там даже ислам свой.
По мнению французского религиоведа Рафаэля Льожье, для сотен и даже тысяч молодых мусульман Запада неожиданное появление «Исламского государства», провозгласившего строительство халифата, стало катализатором давних желаний и устремлений. Льожье говорит: они стали джихадистами прежде, чем стали мусульманами. Для них принадлежность к этим страшным силам — культовое явление.
И таких немало, ведь в той же Германии уже полвека существуют и воспроизводятся сотни тысяч молодых людей, живущих одновременно в двух параллельных мирах. Не стоит, кстати, забывать, что и рождаемость в семьях гастарбайтеров много выше, чем в семьях «этнических немцев».
Иначе говоря, доля мусульман в стране растет, но отнюдь не за счет притока извне. В Берлине и других крупных городах есть школы, где немецкие дети, если они там есть, являются меньшинством, чаще всего третируемым и презираемым.
Разумеется, «Пегида» требует изменить ситуацию и в этой области. Политики тоже хотели бы этого, но в странах Запада нет ни денег, ни понимания того, как за это взяться. Предложения, направленные на улучшение образования молодых людей с «иммигрантскими корнями», встречают чаще всего ожесточенное сопротивление на местах: родители обеспеченных и благополучных детей не хотят, чтобы в их классах были иммигранты, поскольку это снизит качество обучения.
Ислам — элемент немецкой культуры?
Упрекать во всем этом Меркель — бессмысленно. У нее есть только один выход: повторять, что она является канцлером всех, кто постоянно живет в ФРГ. И ей неважно, мусульмане они, христиане или атеисты. Те же, заявила канцлер в новогоднем обращении к народу, кто, как «Пегида», пытаются противопоставлять ислам христианству, мусульман — немцам, являются расистами, националистами, возбуждающими ненависть. Надо как данность принимать, повторяет Меркель: ислам — составная часть нашей культуры и жизни.
То, что население и страна к этому не подготовлены, естественно, ошибка политиков. Меркель об этом не говорила, но профессор европейского университета Viadrina, председатель немецкого совета по миграции Вернер Шиффауэр предупреждает давно. Он призывает стать реалистами и отдать себе отчет в том, что в нынешнем мире управлять потоками миграции в принципе невозможно. Не помогут ни административные, ни пограничные меры на внешних рубежах ЕС, ни грин-карты. Просто потому, уверен Шиффауэр, что никогда еще в мире не было такого количества беженцев. Выход — приспосабливаться к этим процессам: «Нужна культура, способная интегрировать различные социальные и национальные группы, создавать фундамент сосуществования в условиях многообразного общества с новой идентификацией всех его членов». А возврата к прошлому нет.
Попутно Шиффауэр обращает внимание на то, что в крупных немецких городах сейчас, в отличие даже от 1990-х, национальное и религиозное многообразие естественно. В том же Франкфурте-на-Майне, или в Мюнхене, где число иммигрантов и иностранцев (не обязательно мусульман) превышает 30 процентов, много разных проблем, но движение «Пегида» не появляется. Наоборот, там проходят демонстрации «анти-пегиды».
Мы не ксенофобы, но цыган не любим
Но, увы, большинство в Германии живет не в крупных городах. Большинство немцев живут в провинции, где еще очень много предрассудков и страхов, вплоть до опасения оказаться чужим в своей стране. Эти опасения и подпитывают движение «Пегида». Профессор Андреас Цик, занимающийся конфликтологией в университете Билефельда, убежден, что эти страхи абстрактны. Так, 18 процентов немцев считают, что рядом с ними слишком много иностранцев и это опасно для нации. Но при этом лишь 9 процентов ощущают угрозу для себя и своей семьи. 55 процентов рады, если иммигранты чувствуют себя в Германии как дома. Но при этом более 60 процентов уверены, что ФРГ слишком доброжелательно относится к иммигрантам.
Еще сильнее впечатляет отношение немцев к исламу. 20 тысяч выходят на митинг под лозунгом против исламизации, но 61 процент населения считает, что ислам должен быть признан наравне с христианством. И только 15 процентов уверены, что приток мусульман в страну следует ограничить.
40 процентов, наконец, готовы считать немцами всех граждан ФРГ, кто по-немецки говорит без акцента. Но мусульманка в платке с идеальным немецким и с немецким паспортом, работающая в аптеке, как немка не воспринимается. Социолог берлинского университета Найка Форутан комментирует это противоречие так: «Мы за многообразие, но без мусульман, без цыган, без беженцев».
С этими научными наблюдениями выступили на днях немецкие ученые в Берлине. Их вывод: интеграция — это задача не только для иммигрантов, но и для «этнических немцев», которым давно надо было бы привыкнуть, что мононационального общества в Германии уже никогда не будет. Как, впрочем, похоже, вообще нигде.
Виктор Агаев